Оренбургский владыка - Валерий Поволяев Страница 60

— Мы прибыли за вами, Александр Ильич, — напрямую, без каких-либо вступительных слов, заявил он, подвигал из стороны в сторону тяжелой нижней челюстью. На плечах его красовались новенькие, с металлическим шитьем офицерские погоны, Богданов, как и его спутник Пивоваров, также был подъесаулом. — Без вас Оренбург задыхается.

Дутов медленно наклонил грузную, коротко остриженную голову:

— Согласен. Расскажите, что происходило в войске в мое отсутствие? Может, я чего-то не знаю?

— Борьба с большевиками идет на территории всего войска. Комиссары, понаехавшие к нам из Петрограда, во уже где сидят, — Богданов попилил себя по горлу пальцем. — Под дула расстрельные ставят уже не только нас — баб наших. Земля оренбургская горит. Как-то комиссары приехали в станицу Изобильную — выгребать из казачьих закромов остатки хлеба. Все в матросской форме, в кожанках, пьяные. Старики решили хлеб не отдавать. И не отдали. Комиссары стали грозить им виселицами и пытками. В ответ старики решили каждому комиссару предоставить по персональной петле — и повесили их.

— Молодцы, деды! — не выдержав, рассмеялся хрипло Дутов. — Узнаю наших. А дальше что? Оружие-то хоть в станице было?

— Было. Тридцать винтовок. Все остальное большевики отобрали. На следующий день послали в Изобильную свой отряд — за повешенных комиссаров решили расквитаться. Отряд немаленький — шестьсот человек, два орудия и шесть пулеметов.

А у станичников всего-навсего тридцать винтовок…

— Тридцать винтовок, — эхом повторил за Богдановым атаман.

Косой луч солнца пробежался по створкам окна, отразился от медного шпингалета, прыгнул в комнату, попал прямо в глаза Дутову. Атаман улыбнулся.

— Да, тридцать винтовок, — подтвердил Богданов, — и драку эту мы выиграли. Винтовки взяли себе фронтовики — тридцать человек — и засели за каменной оградой церкви. Остальные, — едва ли не вся станица, все мужики, — разделились на отряды, вооружились косами, топорами, вилами, лопатами, кто чем, в общем, — и за стогами сена попрятались в сугробах. Красные дали по станице несколько залпов и стали сгонять народ на митинг. Тут дружно ударили тридцать стволов… Через пятнадцать минут все было кончено, — гордо закончил свой рассказ Богданов. — Из шестисот человек, которые пришли расправиться со станичниками, скрыться не удалось ни одному. Мы же взяли шестьсот винтовок, пулеметы и два орудия.

Лицо у Дутова посветлело.

— Молодцы, молодцы, — пробормотал он, — умыли красных. Надо полагать, после этого они уже в станицу — ни-ни? Не сунулись?

— Сунулись. Еще как сунулись. Пришли с серьезной артиллерией и пулеметами. Да только у казаков уже было оружие и встретила Изобильная гостей достойно. Устроили засаду за церковной оградой — место приметное, укрыть можно целый полк. В близлежащих домах также попрятался вооруженный люд и, когда красные втянулись в станицу, — ударили с двух сторон. Красный отряд будто корова языком слизнула — ни одного человека в живых не осталось.

— Трофеи, естественно, взяли?

— А как же иначе? Должны же мы пополнять свои склады. Взяли семьсот винтовок, двенадцать пулеметов и четыре пушки, — Богданов не удержался, потер руки.

Атаман довольно зашевелил губами:

— Богатый подарочек! Молодцы! Такого красного деятеля, как Цвиллинг, не встречали?

— Ну как же, как же! Вторым отрядом как раз он и командовал, Цвиллинг этот. Большой полководец, ежели брать его в кавычках. Но все, Александр Ильич, откомандовался товарищ Цвиллинг — на кладбище отнесли.

— Молодцы, молодцы, — вновь похвалил атаман, голос его сошел на нет, превратился в шепот — атаман долго говорить не мог, опустил голову на подушку.

— Для нас победа в Изобильной стала как глоток свежего воздуха — народ головы поднял и сам начал с колен подниматься, — сказал Богданов, — люди потянулись к оружию. Создали несколько партизанских отрядов, совершили десятка два налетов на Ташкентскую железную дорогу… В общем, дело пошло. Дальше — больше. Мы объединились с уральскими казаками, образовали защитную линию, наладили связь с чехословаками, с Самарой, провели свой съезд, — голос у Богданова сделался торжественным, звонким, оренбургский посланец приподнялся на табуретке. — Съезд просит вас, Александр Ильич, как можно быстрее вернуться на родину и взять все руководство военными действиями против большевиков в свои руки.

Лицо Дутова порозовело, он наклонил голову, притиснул подбородок к груди. Просипел:

— Пора подниматься с этого одра. Давно пора.

Через несколько дней, в сумерках, в Тургай прибыли два казака-партизана из Челябинска. Их так же, как и оренбургских посланцев, провели к Дутову в горницу.

— Батька, в Сибири советская власть ликвидирована, — сообщили они Дутову, — у нас вовсю идет восстание чехословаков…

Дутов перекрестился:

— Слава Богу!

— Восстали также станицы Третьего округа вашего войска.

— Слава Богу! — вновь перекрестился Дутов.

Через три дня поднялись станицы Первого округа. К Оренбургу подступили казачьи полки, стиснули город в кольцо. Свободной осталась лишь узкая полоска земли, примыкавшая к Ташкентской железной дороге. У красных там имелись сильные, очень маневренные бронепоезда, с которыми казаки ничего не могли сделать: едва они подступали к полотну железной дороги и выкатывали орудия на прямую наводку, как тут же, чадя трубами, появлялись блиндированные [43]чудовища и начинали палить из пушек.

После разговоров с делегатами казачьего съезда и с посланцами Челябинска, здоровье Дутова быстро пошло на поправку — он снова, шатаясь, потный, будто только что побывал в бане и не вытерся после парилки, начал выбираться на улицу, а через пару дней потребовал, чтобы ему подали коня. Саша была счастлива:

— Поднялся атаман на ноги, ожил… — она прижималась к плечу Дутова, замирала в радостном восторге.

Брат ее, прыщавый важный студент, молча ходил по двору и неодобрительно поглядывал на сестру.

Дутов был доволен — казаки выступили против красных общим фронтом. Единственная станица на подчиненной атаману земле Оренбургского войска, которая воздерживалась от выступлений, была Краснохолмская — мужики там в основном грелись на печках, иногда высовывали из-под тулупов ноги, чутко шевелили пальцами, пробуя воздух — холодный или нет, — и втягивали лапы обратно: студено, мол. Выбираться на улицу, да махать шашками им не хотелось.

Узнав об этом, Дутов помрачнел:

— Пошлите в Краснохолмскую отряд — пусть поговорят люди со стариками. Если из разговора ничего не получится — пусть берутся за плетки.

Так и поступили. Через некоторое время Краснохолмская выставила большой, хорошо вооруженный отряд. Белые силы пополнялись…