Остров Амазонок - Николай Прокудин Страница 60

Для нашего героя наступила грустная пора. Чем больше удалялся безымянный остров, расположенный где-то на задворках Тихого океана, тем сильнее Сергей осознавал свое одиночество в этом чужом для него мире.

«Очень жалко, что сорвался эксперимент по зачатию от человека из будущего туземками из далекого прошлого и рождению совместных детишек. Мои мудрые потомки могли бы стать президентами и министрами каких-нибудь банановых республик, — сожалел Строганов. — А возможно, что и не сорвался, одну беременную я точно видел, хотя и не ясно, от кого будет дите у Туамы, да и других подданных лаской не обделял».

Сергей горевал по погибшим женам, пил брагу, матерился, переживал, хмелел, пел грустные русские песни. Он осторожно переступал через тела умерших подруг, отводил от них глаза, стараясь не смотреть в искаженные болью лица темнокожих красавиц. Смерть никого не украшает, а молодых красоток обезображивает особенно сильно.

Какой ужас! Вчера еще у него были две спутницы жизни, с которыми Серж планировал переселиться на уединенный островок, плюнуть на общество и цивилизацию, любить этих дочерей дикой природы, оберегать, воспитывать и обучать. Не вышло, не уберег... Можно сказать, невольно погубил. Раскаяние и бессилие мучили его неприкаянную душу.

Со временем Строганов, обдуваемый крепким морским ветром, протрезвел, решил, что надо жить дальше, и занялся делом. Наш мореплаватель-одиночка поставил парус по ветру, высыпал из мешков снедь и начал ее сортировать. Бананы в одну кучу, кокосы в другую, вяленое мясо в третью, а пахучую рыбу отдельно от всего. Рацион раздельного питания был не слишком разнообразен.

«Как быть с телами?» — это была первая трезвая мысль, посетившая его во время плавания. Естественно, в первую очередь надо похоронить девчонок! Не бросить же их в воду на растерзание акулам. Женщины ведь не моряки, которым положено покоиться на дне океана. Такие красавицы достойны лучшей участи, чем быть съеденными рыбами. Сейчас следует упаковать их в шкуры, зашить в своеобразный саван и найти какое-то подобие суши — коралловый атолл, вулкан, песчаную отмель, хоть что-то — и предать их земле.

В разыгравшейся на острове трагедии, конечно, была и его вина. Но... Да, Сергей не дал себя оскальпировать, содрать шкуру и съесть местным мужикам-людоедам, вместо этого он сам перестрелял их до того, как они из него приготовили люля-кебаб. Но извините, друзья, все хотят жить! В тот раз повезло ему, а не людоедам, в другой раз, возможно, удача улыбнется именно охотникам за черепами.

Вдали показалась какая-то серая точка. Земля? Действительно, серое пятнышко по мере приближения превратилось в скалу вулканического происхождения, которая была похожа на окаменевшую гигантскую волну. Она поросла колючим кустарником, и единственными достопримечательностями на ней были пальма, торчавшая из какой-то расщелины, и золотистая полоска песчаного пляжа площадью не больше гектара.

Сергей причалил, закрепил тримаран за дерево, вырыл две метровые ямки — глубже не вышло, мотыга уперлась в камень. Под слоем песка шла сплошная базальтовая плита. Но и этого вполне достаточно, чтобы могилы не размыло отливами и прибоем, чтобы тела не склевали чайки и бакланы.

Строганов уложил девчат поудобнее, подсыпал холмики, утрамбовал почву. Покойтесь с миром! Он сломал две ветви кустарника и воткнул их вместо надгробия, потом достал пистолет и выстрелил в воздух. Салютовал у могил двумя последними патронами браунинга своим бесстрашным бойцам и верным женам. Сергей повертел в руках бесполезное теперь оружие. Зачем оно нужно? Орехи колоть? Нет, ни к чему создавать загадки для археологов.

Строганов размахнулся и зашвырнул пистолет подальше в море. Ремень с кобурой он отстегнул с пояса и бросил в лодку. Это еще пригодится. День ото дня он становился все более безоружным, пора готовить копья и дротики.

Сергей отхлебнул из фляжки самогона-«антифриза», постоял, помолчал и выпил почти до дна в три захода. Три тоста: за Маньку, за Таньку и за упокой их невинных душ! Какая чудовищная несправедливость, так глупо погибли хорошие девушки в расцвете лет. По всему выходило так, что он должен был сам голову сложить в этом чужом, неприветливом, жестоком мире, а вот гляди ты, вновь уцелел. О Боже, как Ты несправедлив!

Вскоре он захмелел, и начался разговор с самим собой по душам и за жизнь. Ну, пошло-поехало! Хорошо, что не было рядом настоящих собутыльников, не то дело не обошлось бы без драки и поножовщины. Сказывалось нервное напряжение последних дней.

— Какой Бог? А ты сам веришь в него? В Богато? — спросил пессимист.