Кланы Америки. Опыт геополитической оперативной аналитики - Константин Черемных Страница 6

Складывается впечатление, что у технологов информационных войн на рубеже 2012–2013 годов иссякла фантазия. Может быть, они просто устали. В Америке директора ЦРУ Петреуса и его протеже, командующего контингентом в Афганистане Джона Аллена, «мочили» тем же безыскусными средствами, что годом раньше Доменика Стросс-Кана — сплетней об адюльтере.

Такое же скудоумие свойственно и отечественным эпигонам американских information warriors. В декабре в переплетении петербургских отопительных труб проницательные борзописцы углядели следы путинского дзюдо-клуба «Явара-Нева». А сонную посленовогоднюю неделю взбудоражило очередное изобличение кооператива «Озеро». Поводом стала неточная интерпретация журнала Foreign Policy агентством «ИТАР-ТАСС». Заокеанские специалисты по рейтингам, согласно тексту агентства, признали Владимира Путина самым влиятельным политиком в мире. На самом деле, как потом уточнил Foreign Policy, такую оценку дал отдельно взятый рейтингист Ян Бреммер, а кроме того, его неправильно поняли: он употребил не слово influential («влиятельный»), а powerful.

Из этого казуса наши бдительные эпигоны извлекли целую теорию. Пункт первый: президента подставили. Пункт второй: виноват гендиректор ИТАР-ТАСС Михайлов. Пункт третий: этот гендиректор неформально связан не только с пресловутым «Озером», но и с экс-главредом «Коммерсанта» Васильевым. То есть почти что с Березовским. И сам Васильев в подпитии, как и полагается на Новый год, развязывает язык про былые исполнения заказов господина Михайлова во благо православной духовности.

За изобличением, как всегда, мерещатся оргвыводы такого же масштаба, как в Америке. Параллели и вправду есть: Петреуса уличили в том, что он за глаза обсуждал собственные президентские амбиции с руководством телеканала Fox News. Было это в начале 2011 года, а полгода спустя в Лондоне начался «наезд» на владельца канала Руперта Мердока, симпатизирующего республиканцам. До самого Петреуса «баллон» докатился, правда, только через год — день в день с выборами.

У нас выборы тоже прошли год назад, и тоже кто-то чего-то доселе не переделил. До недавних пор это было хорошо заметно по строкам «Коммерсанта», оплакивавшего отечественный инвестклимат на фоне магнитско-антимагнитской дуэли. «Перезагрузку не выбрали на новый срок. Закончилась оттепель в отношениях США и России», — стонал обозреватель Сергей Строкань 27 декабря. «После выборов Москва так и не увидела в Белом доме того Барака Обаму, второго срока, на которого она рассчитывала… Неожиданностью стало признание США сирийской оппозиции, которое окончательно вынудило Москву уйти по сирийскому вопросу в дипломатическую оборону.»

Однако более продвинутый Константин Эггерт (в светских кругах — «фон Эггерт»), на «Коммерсанте-FM» исполняющий функцию дежурного критика авторитаризма заодно с православной духовностью, еще днем ранее вдруг открыл, что никакой «новой холодной войны» Обама с Россией устраивать отнюдь не собирается. Ведь ему, Обаме, от Москвы сильно нужна новая редакция закона об СНВ. И посему, какие бы антимосковские инициативы не предпринимал Конгресс, прагматичный Белый Дом смотрит сквозь пальцы даже на такую обиду, как выдворение Агентства по международном развитию (USAID) и финансовые проблемы его постоянных клиентов.

А 11 января тот же фон Эггерт картинно изумился инициативе «Марша против подлецов», и, мало того, вполне откровенно намекнул, что интеллигенция бузит не сама по себе, а от случая к случаю, будто кто-то — очевидно, в данном случае не Обама и не Путин — дергает за веревочку и некстати портит новое потепление.

Сведущий пропагандист не зря поправлял собственного коллегу. В самом деле, признание — признанием, а уже 25 декабря спецпосланник ООН в Сирии Лахдар Брахими огласил план, позволяющий Башару Асаду еще два года пребывать у власти. Такой план категорически не поддерживался Хиллари Клинтон и эмиром Катара, зато вполне устраивал франко-саудовских конкурентов по схеме урегулирования. Больше того, Брахими после этого отправился в Москву, а российские корабли — наоборот, в Сирию. И нельзя сказать, чтобы Белый Дом по этому поводу бряцал подлежащим сокращению оружием.

Может, за океаном подумали, подумали и в самом деле сочли Владимира Путина самым влиятельным политиком мира?

У Владимира Путина было хорошее выражение: «давайте отделим мух от котлет». Если из казуса вокруг заметки в Foreign Policy изъять аппетиты конкурентов гендиректора ИТАР-ТАСС, картинка станет действительно несколько чище. И вместо поисков «виноватых» можно будет порассуждать о сути дела, то есть пресловутой оценке.

Вот и рассудим. С одной стороны, Ян Бреммер — мэйн-стримный эксперт, а не инакомыслящий вроде Пола Крэ-га Робертса или Джульетто Кьезы. Он специально пояснил, что его термин powerful не характеризует влияние в мире, и никакого американского политика он бы в такой рейтинг не включил. С другой стороны, powerful — нисколько не ругательное слово. В применении к машине оно означает «мощный», в применении к человеку — «могущественный». Не больше и не меньше. Это вполне лестное определение, характеризующее влияние политика в его собственной стране, Бреммер применяет слово и к лидеру Ирана Махмуду Ахма-динеджаду. Не потому, что ему или Белому Дому нравится, а как бы объективно.

Но чтобы очистить котлеты от мух и с другой стороны, давайте подумаем: а для чего вообще к Путину и Ахмадинед-жаду применять лестные слова? Вот, например, спецагентство Organized Crime and Corruption Reporting Project, базирующееся в Сараево, составило свой рейтинг «коррупционеров года», где на первом месте оказался президент Азербайджана Ильхам Алиев. По как бы объективным критериям Бреммера, хозяин Баку вполне подходит к критерию powerful. Уж во всяком случае, по степени концентрации экономической власти в государственных руках, не говоря уже о методах контроля над оппозицией. Но Бреммер его не видит, зато видит Путина и Ахмадинеджада. Отчего так?