Легенды, заговоры и суеверия Ирландии - Франческа Уайльд Страница 6

Вера в существование племени сверхъестественных созданий, стоящих на полпути между человеком и Высшим Божеством, прекрасных и благодетельных, племени, которое никогда не знало тягот человеческой жизни, также было частью религии иранских народов. Они называли их «пери» или Feroьers («фейри») ^[7], и у них есть чудесные легенды о прекрасных Dukhtari Shah Periвn – «дочерях царя фей»: мужчины изнемогали от тщетного желания хоть раз увидеть их красоту, но если это желание исполнялось и им удавалось хоть раз посмотреть на пери, они умирали. Все народы верят в существование таких таинственных духов, которые обладают таинственным и могучим влиянием на жизнь и деятельность людей, но все народы представляют их по-разному, согласно местным обычаям и окружающим условиям. Так, русские верят в призрак Украины, прекрасной молодой девушки, одетой в белое, которая встречает странника в пустынных снежных степях и заманивает его, погружая своими поцелуями в роковой сон, от которого он уже никогда не сможет пробудиться. Легенды скандинавов также все отражают их собственный жизненный опыт: скрип и грохот льда – это удар молотка бога Тора, иней – это борода инеистого великана; и когда их солнечный бог Бальдр начинает умирать в день летнего солнцестояния, они зажигают сосновые ветви, чтобы проводить его по дороге вниз, в подземное царство, а когда он после зимнего солнцестояния возвращается в верхний мир, они сжигают рождественское полено и вешают светильники на ели, чтобы осветить ему путь наверх. Эти традиции – пережиток древнего почитания солнца, но и крестьяне, которые возжигают огни Ваала на летнее солнцестояние, и представители высших классов, которые зажигают огни на блестящей рождественской елке, забыли происхождение этого обычая, хотя старый как мир символ и его употребление сохранились.

Сиды, или фейри, Ирландии все еще сохраняют все добрые черты своей старинной персидской расы, поскольку в мягком, ровном климате Ирландии нет страшных природных явлений, которые могли бы найти себе воплощение в каких-то новых образах, а щедрые, веселые эльфы – сами по себе лучшее и наиболее верное отражение ирландского характера, которое только можно было бы придумать. Феи любили музыку, танцы, веселье; и, прежде всего, они всегда хотели, чтобы их оставили в покое и не мешали бы им соблюдать свои собственные эльфийские обычаи и привычки и проводить время по-своему. Кроме того, они, как и ирландцы, обладали тонким чувством права и справедливости, их восхищали щедрая рука и доброе слово. Все укромные места Ирландии были населены этими светлыми, счастливыми, прекрасными созданиями, и для ирландского характера, который всегда испытывал нужду в духовном, любил все туманное, мистическое, похожее на сон, все сверхъестественное, какое-то неизъяснимое очарование заключалось в мысли о том, что кругом находятся добрые духи, исполненные сочувствием к смертным, страдающим от несправедливости и нуждающимся в помощи. Однако феи иногда могли быть капризными и прихотливыми, как дети, и страшно мстили тем, кто начинал строить что-то на их волшебных кругах или подглядывал за ними, когда они расчесывали свои длинные золотые волосы при свете солнца, или танцевали в лесах, или плавали в озерах. Смерть ждала всех, кто подходил слишком близко или с излишним любопытством вглядывался в тайны природы.

Для ирландского крестьянина земля и воздух были наполнены этими таинственными существами, которых они наполовину любили и наполовину боялись, и поэтому они старались умилостивить их лестью, называли «добрым народом», точно так же, как греки называли своих богинь ужаса «эвменидами» ^[8]. Их голоса слышались в горном эхе, их очертания можно было увидеть в пурпурно-золотом горном тумане; они шептали что-то среди ароматных ветвей боярышника; шорох осенних листьев был звуком шагов маленьких эльфов – красных, желтых, коричневых, – они радостно плясали, утопая в порывах ветра, а ячмень гнулся, качаясь, потому что король эльфов и его двор скакали по полям. Они танцевали бесшумными ножками и ступали так легко, что капли росы, на которых они плясали, лишь дрожали, но не разбивались. Музыка фей была тихой и сладкой, под нее было так же «сладостно млеть», как слыша игру великого бога Пана у реки ^[9]; они питались лишь нектаром из чашечек цветов, хотя в своих волшебных дворцах они предлагали смертным, которых похищали, великолепные пиры, – но горе тому смертному, кто вкушал эльфийской еды – есть означало смерть. Все беды мира происходят от еды: если бы только Ева воспротивилась искушению и не съела яблоко, то все наше племя могло бы до сих пор жить в раю. Сиды с завистью смотрели на красивых маленьких человеческих детей и крали их, когда только могли, а дети самих сидов и смертных матерей, как считалось, росли сильными и могучими, но характер у них был злой и опасный. Есть также поверье, что каждые семь лет феи должны приносить жертву лукавому, и чтобы спасти своих собственных детей, они стараются похитить какую-нибудь прекрасную смертную девушку и отдать ее князю тьмы.

Догматическая религия и наука уже давно убили в культурной Европе способность творить миф и поэзию. Она существует теперь только как врожденный и инстинктивный дар у детей, поэтов и народов, похожих на детей, таких как ирландцы – простых, веселых, благочестивых и неграмотных, которые не менялись веками, которых их язык отгородил от остальной Европы; наука, культура и холодные насмешки скептиков никогда еще не проникали за этот защитный покров.

Ирландцы с готовностью приняли христианство. В его основе лежал трогательный рассказ о юной и прекрасной Деве-Матери и Боге-Ребенке, он затрагивал глубочайшие чувствительные струны в нежном, любящем и благожелательном сердце ирландца. Однако оно не уничтожило легенды о древних временах, новая христианская вера приняла их и включила в себя. Остались и священные колодцы, и святые деревья, и они стали даже еще более священными благодаря связи с именем какого-нибудь святого. И до сего дня старая мифология держится с силой и жизненностью, не тронутыми никакими признаками слабости или разложения. Греки, которые происходят от того же первоначального племени, что и наш народ, благодаря влиянию высочайшей культуры достигли полноты и совершенства вечной юности, но ирландцы – без культуры – остались вечно детьми, среди которых все еще сильны детские суеверные чувства: они способны поверить во что угодно, поскольку, чтобы сомневаться, нужно знать. Они никогда, подобно грекам, не поднимались до понятия о расе, более благородной, нежели они сами, – о людях, более сильных и одаренных, с бессмертным божественным огнем в венах; о женщинах, божественно прекрасных или вдохновленных божеством; но ирландцы и никогда не уничтожали образа Божьего в своих сердцах неверием или неблагочестием. Одно из самых прекрасных и трогательных свидетельств веры в человеческой истории – это неколебимая преданность ирландского народа его старинной религии, несмотря на преследования и жестокие законы, более оскорбительные и унизительные, чем что-либо, что когда-либо одна христианская секта причиняла другой.