Тютчев. Тайный советник и камергер - Семен Экштут Страница 6

Итак, Федору было решено дать университетское образование. Такое решение не могло не возбудить толки в бригадирской среде. (МГУ настолько давно держит марку лучшего учебного заведения страны, что невольно возникает иллюзия: так было всегда. Однако в начале XIX столетия Московский университет еще не имел этой исключительно высокой репутации, ему ее только предстояло заслужить в будущем.) Это было время, когда дворяне «пугались премудрости и такому множеству наук, не почитая их для одной головы возможными… Самое слово: студент, звучало чем-то не дворянским!..» ^[38].

Осенью 1819 года Федор Тютчев, которому не исполнилось и 16 лет, стал своекоштным студентом словесного отделения Московского университета. На студенческую скамью сел юноша, уже имевший репутацию автора стихов, познавший сладкое бремя славы и коротко знакомый с теми, от кого в ближайшие годы зависела его судьба. Еще 22 февраля 1818 года на заседании Общества любителей российской словесности при Московском университете его действительный член, декан словесного отделения и ординарный профессор Московского университета Алексей Федорович Мерзляков прочел стихотворение своего воспитанника Федора Тютчева ^[39]. 30 марта, на чрезвычайном заседании Общества, юный поэт был почтен званием его сотрудника, и официальная информация об этом событии была опубликована в «Трудах Общества», где вскоре было напечатано тютчевское подражание Горацию. Одновременно с Тютчевым сотрудником Общества стал и Раич. На этом же заседании в почетные члены был избран попечитель Московского учебного округа действительный статский советник и кавалер князь Андрей Петрович Оболенский. Это казалось бы случайное совпадение еще скажется на карьере студента Тютчева, когда спустя два года князь окажет своему юному коллеге весьма существенную услугу, речь о которой впереди.

Университет тогда разделялся на четыре факультета, или отделения: словесный, нравственно-политический, физико-математический и медицинский. Деление на факультеты носило условный характер и студентам не возбранялось слушать лекции на разных факультетах. Тютчев воспользовался этой возможностью и на нравственно-политическом отделении дополнительно прослушал лекционные курсы по естественному и частному гражданскому праву, а также — в соответствии с духом времени — лекции по политической экономии. Пушкинский Евгений Онегин «читал Адама Смита, и был глубокий эконом». Поэт сознательно отобразил эту выразительную черту общественных настроений молодежи в 1818–1820 годах. «В то время строгость правил и политическая экономия были в моде» ^[40]. При посещении лекций своекоштным студентам была предоставлена определенная свобода: они обучались на своем, а не на казенном содержании и «могли выбирать предметы разных наук, по своему усмотрению». Существовал перечень обязательных предметов, необходимых для получения университетского аттестата, — все остальные курсы своекоштные студенты «выбирали уже по собственной наклонности к той или другой науке» ^[41].

Студентам полагалось иметь парадный студенческий мундир: на лекции ходили во фраках, но на все университетские акты следовало являться в синем мундире с малиновым воротником и быть при шпаге. Новым студентам торжественно — «при звуках труб» — раздавали шпаги: «эта публичность придавала много значения новому званию, как гласное признание университетом и всей московской публикой вступления на некоторую степень между согражданами и как печать их участия в дальнейшей судьбе молодого человека» ^[42]. Звучали величавые речи, произносилось похвальное слово, читалась специально написанная по этому случаю ода, пел хор, вручались награды отличившимся студентам… Среди награжденных был и студент Тютчев. 6 июля 1820 года в торжественном годовом собрании Московского университета магистр Степан Маслов прочел его стихотворение «Урания», а сам автор удостоился награждения похвальным листом «за отличные успехи и поведение в 1819—20 учебном году». Я с трудом представляю себе, как Степану Маслову удалось публично произнести эту огромную оду в две сотни стихотворных строк, завершающуюся панегириком императору Александру I: