Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений - Жан-Ноэль Робер Страница 6

Эти изменения конечно же нельзя объяснять только лишь выплатой Риму военных компенсаций или греческим влиянием. Во II веке до н. э. происходит процесс, который, с известными оговорками, можно назвать рождением некой разновидности капитализма. Впервые в римской истории государство призывает на помощь частный капитал. Богатые граждане объединяются в ассоциации, чтобы ссудить деньги государству, не забыв оговорить специальные условия, способствующие их дальнейшему обогащению. В сельской местности крупные собственники добиваются различными средствами присвоения земель мелких владельцев и отныне ведут праздную жизнь в городе. Войны способствуют появлению значительного числа рабов; в 225 году до н. э. насчитывается 600 тысяч рабов, в течение I века до н. э. эта цифра доходит до трех миллионов. Следовательно, число рабов увеличивается в 5 раз, в то время как прирост свободного населения составляет 41 %! Именно рабы выполняют все работы, освобождая от них население. Таким образом, сельская местность оказывается населена почти исключительно рабами и праздными жителями, не находящими приложение своим силам, полуголодными, пытающимися отвлечься от мрачных мыслей в праздниках и играх. Как отмечает Саллюстий, «деревенская молодежь, которая трудом рук своих снискивала себе скудное пропитание, возбужденная слухами о щедрых раздачах из частных и общественных средств, предпочитала гордость неблагодарному труду» ^[27]. Когда читаешь Цицерона, то возникает впечатление, что в I веке до н. э. моральный выбор между добродетелью и наслаждением определяет существование в обществе двух классов, вступающих друг с другом в конфронтацию. В «Речи в защиту Публия Сестия» Цицерон заявляет: «…Вся речь моя посвящена доблести, а не праздности, достоинству, а не наслаждению, и обращена к тем, кто считает себя рожденным для отечества, для сограждан, для заслуг и славы, а не для дремоты, пиров и развлечений; ибо если кто-нибудь стремится к наслаждениям и поддался приманкам пороков и соблазнам страстей, то пусть он откажется от почестей, пусть не приступает к государственной деятельности, пусть удовлетворится тем, что ему можно наслаждаться покоем благодаря трудам храбрых мужей» ^[28].

Но что бы там ни говорил Цицерон, наслаждения в это время начинают играть политическую роль. Полигики покупают голоса праздного народа при помощи игр, устраиваемых по любому поводу, а народ выражает поддержку или отвергает того, кто устраивает игры исходя из качества предложенных зрелищ. Сестий вспоминает, что достаточно было Сципиону появиться на одном из гладиаторских боев, как все зрители разражались овациями, и «никогда согласие римского народа не было столь единодушным». И Сестий замечает устами Цицерона, что никогда не бывает «большего стечения народа, чем то, какое было во время этих боев гладиаторов», — ни на народных собраниях, ни даже на какой-нибудь ученой ассамблее ^[29], как будто именно на боях народ собирался, чтобы массово выразить свое политическое единодушие, а не на выборах, где на самом деле учитывались только голоса богачей.

В Риме с середины II века до н. э. главенствующее место занимают деньги. Толстосумы сменяют старинную земельную аристократию, и эта важная перемена в экономической и политической жизни объясняет и вместе с тем подтверждает новую шкалу моральных ценностей. Происходит резкий рост цен. Так, Корнелия, дочь Сципиона Африканского и мать Гракхов, во II веке до н. э. построила виллу. Это был один из первых загородных домов. В конце века (несколько десятилетий спустя) Марий перекупил виллу за 300 тысяч сестерциев, Лукулл получил ее уже за 10 миллионов сестерциев. За полвека цена возросла на 3333 %. Деньги становятся инструментом политической власти. Состояние Красса оценивалось в 400 миллионов сестерциев, Цицерона — в 120 миллионов. Нам известно, что этот знаменитый оратор на ведение дома потратил за пять месяцев 200 тысяч сестерциев и посылал каждый месяц 66 тысяч своему сыну, учившемуся в Афинах. Следуя моде, он, не раздумывая, купил деревянный стол из туи за 500 тысяч сестерциев. В то же время литр оливкового масла стоил на рынке 2–3 сестерция. Во II веке до н. э. ковер для стола из Вавилона стоил 800 тысяч сестерциев. В начале Империи такой же ковер стоил уже 4 миллиона! Что касается цены на пурпуровую краску, то за 50 лет она возросла в 10 раз. Богатый гражданин становится заложником моды. Вызывающая демонстрация роскоши позволяет ему обратить на себя внимание. Соперничество между теми, кто желает таким образом укрепить свой авторитет, разорило не одного из них. Роскошь обстановки и образ жизни дают хозяину ощущение превосходства, порождают настоящее наслаждение: наслаждение господством. Клодий покупает дом за 14,8 миллиона сестерциев на Палатине — в богатейшем римском квартале. Цицерон платит родственнице 3,5 миллиона за то же место. У Лукулла гости едят в столовом зале, называемом «Аполлон», на посуде, украшенной драгоценными камнями, наслаждаясь спектаклями, музыкой, танцами; все это стоимостью около 200 тысяч сестерциев. Самые богатые люди Империи, не скупясь, приказывают привезти летом с гор блоки снега, чтобы иметь удовольствие освежиться прохладным шербетом!

У нас еще будет повод поговорить, до каких изысков доходило наслаждение роскошью в многочисленных загородных домах. А вот с какой речью Саллюстий обратился к Катону, когда Каталина в 63 году до н. э. угрожал разрушить Рим: «Ради бессмертных богов взываю я к вам, которые всегда свои дома, виллы, статуи, картины ценили выше, чем государство: если вы желаете удержать за собою то, к чему всегда лежало ваше сердце, если вы хотите иметь спокойствие, досуг для ваших удовольствий, пробудитесь наконец и серьезно подумайте о положении государства» ^[30]. Только защита своих богатств и наслаждений способна побудить к действию этих эгоистичных граждан. Миновало то время, когда речь шла о защите родины! Для Саллюстия благополучие и мир являются первыми причинами морального упадка. Они столь же хорошо объясняют политическое честолюбие, как и увлечение наслаждениями, вызванное соревнованием богатств. Из отсутствия страха рождаются снисходительность и распущенность. Речь Саллюстия — это довольно пессимистичное мнение человека, а также страх перед будущим историка, который через анализ фактов вскрывает необратимый механизм эволюции морали: