Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи Страница 6

Презренный Джан Галеаццо Сфорца, царствующий миланский герцог, несмотря на молодость, уже изрядно устал от удовольствий и развлечений, которые позволял ему дядя и опекун Людовико Моро (неодобрительно относившийся к такому времяпрепровождению). Людовико был из тех людей, у которых жажда власти воистину неутолима, а его жена, Беатрис д'Эсте, принадлежавшая к герцогскому дому Феррара, добавляла к его амбициям собственное неуемное честолюбие. Хотя ей не было и двадцати, когда Александр VI взошел на папский трон, Беатрис д'Эсте уже четко определила цели и пути их достижения. Она была крайне своенравной женщиной, сочетавшей изысканное изящество с тонким умом и болезненным самолюбием, и больше всего на свете ненавидела женщину, лишившую ее, как она считала, положения первой дамы Милана, – благородную Изабеллу Арагонскую, жену Джана Галеаццо. Безусловно, следует признать, что убедить Моро пригласить в Италию чужеземца, чтобы разгромить ненавидимую арагонскую династию, могла только обладающая определенными качествами Беатрис, однако вряд ли одна женщина могла бы нести ответственность за серьезные события, которые должны были вскоре последовать. В данный момент это была историческая неизбежность. Беатрис действительно «гениально» разжигала борьбу между Сфорца и Неаполем, и, хотя она, возможно, испытывала муки ревности (насколько мне известно, не найдено никаких писем Беатрис Лукреции), тем не менее согласилась с планом Асканио, согласно которому не следовало упускать такого важного заложника, каким являлась дочь папы римского.

Асканио незамедлительно приступил к внимательному изучению генеалогического древа своей семьи. Рассматривая боковые ветви, он наткнулся на Джованни Сфорца, носящего титул графа де Котиньола и синьора Пезаро, небольшой папской вотчины на границе с Романьей. Джованни, похоже, имел все необходимые качества. Двадцатишестилетний вдовец (его женой была Маддалена де Гонзага), получивший гуманитарное образование, и если его внешность оставляла желать лучшего (это еще мягко сказано), то ему нельзя было отказать в умении одеваться со вкусом и вести светский образ жизни. Он был чрезвычайно тщеславен и корыстен, но по сравнению с пышным великолепием миланских родственников находился практически на уровне плебея.

Итак, Джованни Сфорца был немедленно вызван в Рим, куда и прибыл инкогнито в середине октября 1492 года. Епископ Боккаччо моментально определил, откуда дует ветер, но еще быстрее это понял один из женихов Лукреции, дон Гаспаре д'Аверса, который уже видел своих детей, крепко связанных родственными узами с королевскими домами и правящими династиями. Когда дон Гаспаре прослышал о планах Сфорца, то немедленно отправился в Рим. Поведение испанца полностью отличалось от осмотрительной манеры фаворита. С контрактом в кармане и при поддержке отца он упорно настаивал на предоставлении аудиенции и с каталонской бравадой объяснял всем без исключения, что он предназначался для того, чтобы чинить препятствия, и что король Испании на его стороне. Он заявил, что обратится ко всем монархам христианского мира в том случае, если не восторжествует справедливость. Слушавшие его люди, закаленные многолетним дипломатическим «хождением по проволоке», задавались единственным вопросом: во сколько обойдется папе бунт дона Гаспаре? Не могу с определенностью утверждать, но, похоже, цена составляла 3 тысячи золотых дукатов. Что мне доподлинно известно, так это то, что Александр VI запутал обоих испанцев, отца и сына, предоставив им право выбора, притворился, что идет на уступки и что составленный 8 августа контракт приостанавливает, но не расторгает прежний брачный контракт. По условию договора свадьба молодого валенсийца откладывалась на год, чтобы «с наступлением более благоприятного момента» он мог бы сочетаться браком с Лукрецией. Я не могу с уверенностью сказать, что имел в виду Александр VI, выставляя подобное условие, но, видимо, с помощью этой уловки он намеревался освободить Лукрецию хотя бы на данный момент. Как дон Гаспаре ни упрямился, но все-таки попал в ловушку. Что касается Джованни Сфорца, то, когда у него поинтересовались его мнением об этой истории, он заявил, что был совершенно уверен в таком исходе. Вернувшись в Пезаро, он сразу же направил своего поверенного в делах мессира Никколо да Сайяно в Рим для подписания контракта; Никколо был доктором права в Ферраре и отличался невероятной хитростью и изворотливостью. С этого времени судьба Лукреции была решена – ей предстояло стать графиней де Пезаро.

Граф де Пезаро, ощущая важность момента, посвятил себя свадебным приготовлениям. Благодаря вмешательству папы он получил хорошо оплачиваемый высокий пост в армии Милана. Люди завидовали ему не только потому, что его будущая жена стала причиной такой конкурентной борьбы, но и потому, что была цветущей, молодой и держала сердце отца в своих маленьких ручках. Было известно, что у Лукреции были потрясающие наряды и украшения (одно только свадебное платье обошлось в 15 тысяч дукатов), что она получит сказочные подарки, а ее брат, герцог Гандийский, являющийся самым элегантным и расточительным юношей Рима, будет увешан великолепными драгоценными камнями. Джованни приготовился играть такую же важную роль, как и его будущие родственники. Но у него не было туго набитого кошелька, и он находил это унизительным; более всего он нуждался в золотом, сложного плетения ожерелье, одном из тех ювелирных шедевров Ренессанса, которые являлись признаком богатства и хорошего вкуса. Джованни решил одолжить ожерелье у брата первой жены, маркиза Мантуанского. Гонзага с удовольствием исполнил его просьбу, поскольку теперь, когда Джованни готовился стать «дорогим сыном Александра VI», было важно обрести его расположение и благосклонность, и отправил ему несколько самых дорогих украшений.

Между тем 2 февраля 1493 года мессир Никколо да Сайяно по доверенности обручил Джованни Сфорца с Лукрецией и подписал брачный контракт. Лукреция незамедлительно приступила к приему гостей, послов королевских домов, прибывших поздравить ее. Ей помогали Сайяно и, конечно, Адриана Мила, получившая блестящую возможность во время приемов использовать испанскую высокопарность и гениальные способности для интриганства. Когда прибывший с поздравлениями от лица герцога и герцогини Феррарских епископ из Модены воспользовался случаем, чтобы попросить кардинальский сан для Ипполито д'Эсте, второго сына графа, ответила, как всегда, Адриана. Она объяснила, что разговаривала с папой по этому вопросу и перспективы превосходные, а затем добавила: «В любом случае мы сделаем его кардиналом». Вероятно, в своих обязанностях наставницы она заходила столь далеко лишь по одной причине: Лукреции было всего тринадцать лет. В какой-то момент из-за распространившихся слухов, будто папа ведет в Испании переговоры относительно брака дочери с графом Прада, показалось, что судьба Лукреции в очередной раз должна измениться. Но, как выяснилось, это был всего лишь тактический ход, отвлекающий враждебно настроенных в отношении свадьбы Лукреции и Сфорца. Возможно, летописцы того периода, как и историки более позднего времени, включая Грегоровия, решили, что папа, должно быть, вполне искренне изменил свое решение. В недавно обнаруженном письме Джанандреа Боккаччо сообщает герцогу Феррарскому, что кардинал Асканио конфиденциально, памятуя о тайне исповеди, сообщил ему, что «…для достижения определенной цели и с учетом многих серьезных причин это событие [брак] сохраняется в тайне и умышленно пущен слух, что ее [Лукрецию] выдадут замуж в Испании». Первоначально свадьба была назначена на 24 апреля, праздник святого Георгия, а затем перенесена на май. В итоге окончательной датой было определено 12 июня.