Быть императрицей. Повседневная жизнь на троне - Елена Первушина Страница 6

Едва император Александр перешел в обитель предков, едва смолкли около нас звуки погребальнаго шествия, как вновь тяжкое горе постигло августейшую семью и верный ея народ. Императрица Елисавета, земная жизнь которой проявлялась лишь в ея скорби и в нашей к ней любви, соединилась на небесах с тем, кто составлял лучшую половину ея существования. Эти две сродныя души не могли быть разлучены надолго; одна из них, обреченная на более продолжительное земное пребывание, отлетела с быстротой и с спокойствием, предвестником безграничнаго упоения и безоблачнаго блаженства. Если судьба императрицы не требует наших сожалений, если внутренний наш голос, который никогда не ошибается, говорит, что все ея желания теперь исполнены, тем не менее сколько причин для нас самих оплакивать ея быстрое исчезновение. Частица императора Александра продолжала его существование, и этот драгоценный остаток его исчез; свидетель его предсмертной борьбы, дорогой предмет, на который обращен был последний его взор, оставался между нами и покинул нас; рука, которую он пожимал умирающею своей рукой, охолодела. Одинокая лампада, которая теплилась над его могилой, погасла навсегда…

О, как ничтожны и безсильны утешения людской мудрости в минуту сильной скорби и необычайная несчастия! Как плохо эта мудрость нам объясняет сочетание тех явлений, которыя нами руководят, и как раздирает то сердце, которое утешает, отнимая у него лучшее чувство, которое соединяет его с вечностию! Красноречива и искренна может быть скорбь человека только верующаго и любящаго. Будем надеяться, что все ея ожидания оправдались, и главное, да не убоимся мы преувеличить наше почитание к усопшим; это чувство выпадает на долю не многих набожных и чутких душ, толпа умеет жить только с живыми.

Тридцать лет жизни императрицы Елисаветы в избранном ею отечестве были выражением добродетели без чванства и благодеяний без огласки. Она принесла нам в дар богато одаренный ум, благороднейшия качества сердца, небесный образ и душу еще более небесную – и чрез 30 лет возвратила могиле и вечности.

Тесный круг жизни женщины, еще сжатее на престоле сердечными привязанностями, и исполнение семейных обязанностей наполняли ея уединение. Небо не дозволило императрице долго наслаждаться радостями материнской любви, и существо, самое способное чувствовать все достоинство этой любви и исполнять ея обязанности, было осуждено видеть умирающими в своих объятиях предметы своей нежности. Они были похищены у нея один после другого, и как Рахиль: «она не хотела утешиться, потому что их не было более».

Те, которым дано было счастие видеть вблизи императрицу Елисавету, имели возможность судить о чрезвычайной общительности ея ума и необыкновенной верности ея суждений. Одаренная большим тактом и изящным вкусом, обладая массой разнообразных и глубоких познаний, она всегда старалась скрывать свои дарования, в противоположность того рвения и уменья, с которыми обыкновенно люди силятся выказывать их. Ея ум имел свойство созерцания, позволявший ей видеть во всем окружающем серьезную сторону; но вместе с тем пылкое и богатое воображение придавало этому строгому уму прелесть и грацию простоты; совокупление этих качеств порождало то обаятельное действие, которое невозможно описать. Освоенная со всей европейской литературой и постигая отдельный характер каждой нации, императрица почерпала у всех источников умственной жизни богатство мысли и зрелое мышление, придававшия ея беседе замечательный характер. Императрица поражала с первым впечатлением своим здравым смыслом, умом строгим и просвещенным и совершенной простотой; позднее открылось многое, тщательно скрываемое под завесами ея скромности, превосходство ея ума образованнаго, редкое уменье излагать изящно и метко свои мысли письменно и в беседах, врожденная способность обозревать мелочь житейской жизни, ясность суждения, которая придавала жизни ея настоящую цену и пылкость души увлекающейся и впечатлительной, которая возвышала лиц, удостоенных ея уважения, в их собственных глазах. Ея сила воли над собой, сияние ея высоких добродетелей, отчуждение ея высокаго положения, в которое судьба ее поставила, все придавало ея личности нечто величественное, внушающее уважение и обожание, но вместе с тем не дозволяло быть более известной, вне того теснаго круга жизни, предназначенная ей судьбою и любовью.

Портрет Великой княгини Елизаветы Алексеевны. Художник Э. Виже-Лебрен. 1797 г.