Красавица и чудовище - Татьяна Тарасова Страница 6

Что бы там ни было, но те недолгие тренировки, когда отец работал футбольным тренером, собирали уйму народа, даже хоккеисты на них прибегали, потому что уроки отца всегда необыкновенно интересны.

Свои хоккейные законы он оттачивал, доводил и шлифовал десятилетиями. Это глубоко продуманная и отработанная система. И, мне кажется, здесь правомочно сравнение: если театр живет системой Станиславского, то хоккей — системой Тарасова.

Он и в футболе мог бы многое сделать, впрочем, как и в любом деле, за которое брался. Если б не больная нога, смог бы еще лет десять проработать тренером. Я уверена, что и в футболе, где есть свои законы, родилась бы система Тарасова.

Хотя отец в наши детские годы был одной из самых популярных фигур в стране, на нас с сестрой Галей это никак не отражалось. Мы занимались своими делами и помощи от него никакой не ожидали. Я стремилась достичь первых мест как спортсменка, но мне это не удалось. Правда, золото на Всемирной универсиаде и медали на чемпионате Советского Союза я выигрывала, но большой известности как спортсменка не приобрела. Когда начала работать тренером, звание «дочка Тарасова», возможно, на первом этапе и помогло, но признания я добивалась сама. В нашем деле и не может быть иначе. По знакомству или по наследству хорошим тренером не станешь. Теперь уже многие из болельщиков и не знают, что я дочь «того самого хоккейного» тренера.

У нас в доме не обращают внимание на то, кто в каких наградах и орденах. Мы не живем вчерашним днем. «Тебя вечером носили на руках, — говорил отец, — а ночью ты должна написать план завтрашней тренировки». Вперед и снова вперед — это тренерский девиз. Каждый раз надо самоутверждаться. Каждый раз надо доказывать, что успех неслучаен.

Отец стал тренером, наверно, профессия была заложена в нем с детства, я же прекрасно помню времена, когда папа еще играл. У него была сильно травмирована нога, и, как мне кажется, он очень долго ходил на костылях. Вернее, не ходил, а прыгал на здоровой ноге. Совсем маленькой мама брала меня с собой на стадион «Динамо» — показать отца в игре. «Таня, Таня, смотри — вон папа!», а он был самый худой, с длинной шеей. Они играли тогда в велосипедных шлемах, и из-под шлема у отца выбивался светлый чуб. Светловолосый и кудрявый — разве в это можно сейчас поверить? Был азартен на площадке и в жизни. Отец — вожак. Самый настоящий. За ним, увлеченные им, шли игроки. А за его хоккеем пошла вся страна.

Отец все время писал. Не помню его без блокнота, без огромного количества записок на столе. Нас в двухкомнатной квартире по нынешним меркам собралось много — папа с мамой, бабушка, мы с сестрой Галей, она старше меня на шесть лет. В комнате родителей всегда стоял письменный стол. Стол состарился, пришло время покупать новый, в доме это стало чрезвычайным событием. Отец долго выбирал себе стол, который бы он полюбил сразу, за которым ему бы нравилось сидеть. Выбирал долго, измучил нас своими переживаниями, наконец купил! Каждый день с пяти утра отец писал. Он так и не отдал мне свою картотеку упражнений, которые много лет придумывал. Считал, что я еще мало что сделала в жизни. Другими словами, не заслужила еще этой картотеки. У него в ней — тысячи упражнений на разные группы мышц. Это труд не профессора — академика в спорте. Отец не начинал дня, пока не придумывал десяти новых упражнений. Ежедневно.

Любопытны были занятия отца тактикой хоккея. Я помню, он сперва рисовал хоккеистов, потом вырезал их из картона. Тогда еще не было железных коробок, где фигурки двигаются на магнитах, и он приделывал к своим картонным человечкам кружочки-опоры. И колдовал над своим ящиком часами. Все время придумывал, придумывал, придумывал… Писал, писал, писал.

Нас, дочерей, он очень любил, но держал в строгости. Не понимал, как это я могу не вставать в половине седьмого на зарядку, ведь я в отличие от Галки занимаюсь спортом. Он выгонял меня на улицу, на мороз — мама смотрела на это абсолютно спокойно, — и с балкона следил, чтобы я не валяла дурака, а серьезно разминалась. И если я делала зарядку плохо, он выгонял меня снова. Вначале я ревела, потом началась школа, и я опаздывала на занятия, но отец был неумолим.

Отец научил меня работать. Он внушил мне, что любое дело, которым ты занимаешься, должно быть главным в жизни. И думать о нем надо все время. Я увлеклась спортом. Он не говорил общих слов, как это полезно и хорошо, он учил: «Когда ты ходишь по улице, надо не просто ходить, а немножечко на пальцах пружинить, как бы подскакивать — у тебя должен быть сильный голеностоп, заодно и походка будет легкая». Не разрешал ездить на лифте. Такой огромный и толстый, он в то же время был очень легким в движениях и уже в преклонном возрасте спускался по лестнице только бегом. Как же легко он передвигался по дачному участку, опускаясь к цветам, к земле, что-то быстро делал — сажал, пропалывал — затем моментально перемешался к соседней грядке и вновь припадал к ней, на одно колено, по-хоккейному, очень смешно.

Когда мы один раз поехали вместе с родителями отдыхать, наш папочка устраивал со своими детьми такие игры, после которых мы с Галкой с трудом доползали до своей палатки. Он поставил на берегу моря палатки, хотя мог взять путевку в любой дом отдыха, но он не хотел с детьми приезжать на готовое. Погода стояла кошмарная: ливни, вихри. А мы в палатке.

Мало того, что он работал тренером, а это занятие даже одного из членов семьи оборачивается беспокойной жизнью для всех остальных, отец постоянно стремился помочь людям, и наш дом всегда был полон его друзьями, спортсменами, наконец, просто его заботами.

Отец преклонялся перед своим учителем Михаилом Давыдовичем Товаровским, советовался с ним до последних дней его жизни. Любимый педагог Михаил Давыдович заменил ему родного отца. Моего деда, своего отца, папа не помнил — тот умер, когда он был совсем маленьким.

Отец обожал свою мать, она одна вырастила их с братом. Юра, папин брат, погиб в авиационной катастрофе в 1950 году, когда потерпел аварию самолет с хоккейной командой ВВС. Отец этот самолет встречал, так как уже был тренером команды и прилетел в Свердловск на сутки раньше. Друзья у отца как появились в детстве, так и остались до последнего его дня. Папа друзей не менял.

Отец был человеком редкой самодисциплины. Он не понимал, как это можно допоздна гулять, если с утра тренировка. Выйдя на пенсию, он продолжал жить в том же режиме, в котором жил всегда: ложился около десяти, вставал между четырьмя-пятью часами утра. Обязательно спал днем. На даче он будил нас в десять утра. Мы приезжали на один день и, конечно, хотели спать, ведь и Володя, и я — ночные птицы, к тому же дуреем от чистого воздуха. Отец сидел за столом, не ел, ждал нас, потому что редко виделись, а ему хотелось быть в курсе наших дел, он уже часа четыре отрабатывал, пока мы спали, и был готов к общению.

Фантастический у него был заряд энергии, просто фантастический.

Как отец проводил тренировки! Я ходила на них, как на спектакли.

Наш дом, конечно, жил папиным делом. И когда его команда выигрывала чемпионат мира, мы с Галей целовали на экране телевизора всех наших игроков, которых поочередно показывали крупным планом. И наконец появлялись отец с Аркадием Ивановичем Чернышевым. Это был апофеоз — большего счастья, чем в это мгновенье, не помню. Тогда все только начиналось: хоккей, трансляция по телевидению чемпионатов. Отца еще не называли патриархом, он считался всего лишь хорошим тренером, но человеком с очень тяжелым характером.