«Ермак» во льдах - Степан Макаров Страница 6

He знаю, исполнил ли Степан Осипович это обещание.

Обидчивость, которая была причиной его разрыва с Поповым, составляла, впрочем, вообще слабую сторону этой сильной натуры. Он работал, конечно, не ради похвал, наград или отличий, а потому, что творческий гений понуждал его к производительному труду; но он требовал, как должного, заслуженной оценки своих трудов, и если ему казалось, что ему в этом отказывали, то это легко влияло на его личные отношения. К своим идеям и проектам он относился страстно, при противодействии иногда становился несправедливым. Я шутя ему говаривал, что он делит людей на два разряда: хорошие те, которые его идеям сочувствуют, дурные те, которые против них борются. Но эта черта общая всем великим новаторам. Они уверены в правоте своего дела, их возмущает непроизводительная трата сил на борьбу с рутиной или недомыслием, они болеют сознанием того, что ими могло бы быть совершено, если бы не было этого сопротивления, которое им кажется лишним тормозом.

Впрочем, в приемах борьбы Макаров был крайне сдержан; он вообще в высокой степени владел собой и, будучи от природы ласкового, добродушного нрава, часто личным своим обаянием устранял многие затруднения и сопротивления. Это природное добродушие вместе с чрезвычайною простотой и отсутствием всякого позирования были чисто русскими чертами этой замечательной личности. Мне приходилось видеть его во всевозможных обстоятельствах и обстановках; при дворе, в великосветском обществе, в среде ученых, в качестве властного начальника, в семейном и дружеском кругу – он всегда и везде оставался одинаковым: ни тени напускной важности, ни деланной скромности, ни уничижения; на нем лежал отпечаток крепкой, сильной, здоровой натуры, не нуждающейся во внешних искусственных приемах, чтобы дать почувствовать свое истинное значение.

Летом прошлого года я в последний раз гостил у него в Кронштадте. Он показывал мне созданный им в покинутом бассейне парк, строящийся там же новый собор, реформы в продовольствии и расположении морских команд, рассказывал о введенных им рациональных способах приготовления пищи и т. д. Я имел случай видеть и здесь, как строго и бережно было распределено его время между различными отраслями его административной деятельности и его самостоятельными занятиями, как день за днем проходил в живой, плодотворной работе.

Но общее мое впечатление было то, что, несмотря на внешний почет и на материальные удобства его положения, он жаждал более непосредственного применения своих сил и знаний. В то время грозовые тучи на Востоке уже сложились для непосвященного в государственные тайны наблюдателя: столкновение с Японией казалось неизбежным. Я спросил Степана Осиповича, есть ли надежда видеть его во главе наших морских сил на Востоке. «Меня не пошлют, – сказал он, – пока не случится там несчастия, а наше положение там крайне невыгодно…»

Пророческие слова его сбылись. Но несмотря на то, что Макаров принял флот, обессиленный коварным нападением неприятеля; что он не нашел того роя минных судов, наступление которых составляло, по его тактическим взглядам, столь важный элемент активных действий; что с судами и с личным составом ему пришлось знакомиться уже в виду неприятеля; несмотря на все это – какая перемена в характере морской войны со дня его вступления в командование!..

С напряженным вниманием весь мир следил за каждым движением двух славных борцов ^[17]; Россия же уповала на своего богатыря-адмирала, зная, что вручила свое дело лучшему из лучших. И вдруг… страшная весть облетает мир! И все почуяли, что со смертью Макарова свершилось нечто необычайное, роковое. С поникшей главой оплакивает Россия одного из лучших сынов своих, а флот – свою гордость и славу. И всюду, у друга и недруга, взрыв искренней скорби о безвременной гибели героя; перед истинным величием смолкают мелкие чувства.

Но жизнь великого народа не останавливается; тяжелое бремя мировых задач вызывает дремлющие силы; на место павших выступают все новые и новые ряды борцов. Но великий народ, живя будущим, не забывает прошлого; Макарова и его славных сподвижников заменят другие; но память о них не исчезнет, пока жива Россия.

Кларан, май 1904 г.

С. О. Макаров. «ЕРМАК» ВО ЛЬДАХ

Предисловие

Постройка «Ермака» есть событие в русской жизни, которое возбудило немалый интерес, и за последние 2 года имя ледокола «Ермак» встречалось в газетах очень часто. Большинство русской публики отнеслось к начатому мною делу доброжелательно и говорило, что давно пора начать бороться с препятствиями, которые ставит нам природа; но были и такие, которые считали, что деньги, истраченные на постройку «Ермака», брошены даром.

Счастье, однако же, было на моей стороне, и не успели еще стихнуть шумные овации, которыми народ встретил «Ермак» при его первом появлении зимой 1899 г. в Кронштадте, как получено было известие, что он требуется в Ревель, где 13 пароходов затерты льдом и находятся в опасности. Приход «Ермака» в Ревель и освобождение пароходов из ледяных оков завоевали симпатии к этому «победителю льдов», как его тогда величали.

С наступлением лета «Ермак» направился в Ледовитый океан, и с первого же входа во льды обнаружилось, что он, вопреки мнению многих, может справляться и с полярными льдами. «Ермак» прошел 230 миль в условиях, в которых другой корабль не мог бы тронуться с места; но корпус ледокола оказался недостаточно крепок для борьбы с полярными твердынями, и наступил период реакции, когда «Ермаку» и его инициатору досталось очень трудно.

Счастье, однако же, опять повернулось на мою сторону – потребовались услуги «Ермака», ибо произошел прискорбный случай с броненосцем «Генерал-адмирал Апраксин», который во время метели выскочил на остров Гогланд. Не будь «Ермака», не было бы возможности поддерживать сообщение с броненосцем и пришлось бы предоставить его на волю судьбы, ибо на Гогланде нет ни угля, ни спасательных средств.

Вода быстро наполнила бы все отделения, причем броненосец, опускаясь кормою на каменистое дно, вероятно, получил бы повреждения в других частях корпуса. Механизмы и прочее, от действия воды и льда, оказались бы попорченными, и весенний ледоход, который у Гогланда, действительно, силен напором на верхнюю палубу, башни и надстройки, усугубил бы повреждения.

«Ермак» дал возможность поддерживать броненосец на плаву и производить взрыв камней и заделку пробоин. Когда это было окончено, «Ермак» стащил броненосец с камней и благополучно провел через льды в закрытое место.

Броненосец «Генерал-адмирал Апраксин», стоящий 4 1/2 миллиона, был спасен ледоколом «Ермак», который одним этим делом с лихвой окупил затраченные на него 1 1/2 миллиона.