Молодой Сталин - Саймон Себаг-Монтефиоре Страница 6

Бандиты взяли на себя полицейских – городовых, которые на уличном жаргоне именовались фараонами. Двое стрелков приметили казаков у здания Городского совета; остальные отправились на угол улицы Вельяминова и Армянского базара; это было уже недалеко от Госбанка. В своих неопубликованных мемуарах Александра Дарахвелидзе пишет, как охраняла один из углов вместе с двумя стрелками.

Тем временем Бачуа Куприашвили, делавший вид, что читает газету, заметил вдалеке клубы пыли, летящие из-под лошадиных копыт. Они приближались! Бачуа свернул газету, приготовился к броску…

Кавалерийский капитан с блестящей саблей, прогуливавшийся по площади, велел прохожим отойти подальше, но, когда его никто не послушался, вскочил на свою породистую лошадь. Он был не офицером, а образцовым грузинским beau sabreur [5]вне закона – полурыцарем, полубандитом. Это был Камо, двадцатипятилетний руководитель дружины и, по словам Сталина, мастер перевоплощений, который мог выдать себя за кого угодно – хоть за князя, хоть за деревенскую прачку.

Он держался чопорно, полуослепший левый глаз косил и закатывался; за несколько недель до того у него в руках взорвалась одна из его собственных бомб, и он все еще не оправился от этой травмы.

Камо был “словно околдован” Сталиным, который приобщил его к марксизму. Они выросли вместе в диком городе Гори в семидесяти двух километрах от Тифлиса. Камо был изобретательным и дерзким грабителем, настоящим Гудини по части побегов из тюрем, легковерным простаком – и в то же время полубезумцем, подверженным психопатическим приступам жестокости. Неестественно спокойный, с пугающим “матовым лицом” и пустым взглядом, он хотел служить своему господину и часто умолял Сталина: “Давай я его зарежу!” С безрассудной отвагой он совершал самые чудовищные, леденящие душу поступки: однажды он засунул руку в рассеченную грудь своего противника и вырезал у него сердце.

Всю жизнь Сталина его особый магнетизм будет притягивать и покорять аморальных безудержных психопатов. Его подельник с детства Камо и эти бандиты были первыми в длинной цепи. За Сталиным шли “бескорыстные молодые люди”, которыми он “пользовался как орудием, как машиной”3. Камо часто приходил домой к Сталину. Там же он одолжил саблю отца Като, заявив, что собирается изобразить казачьего офицера4. Даже Ленин, щепетильный юрист, воспитанный как дворянин, был заворожен смельчаком Камо, которого называл “кавказским бандитом”. “Камо, – говорил Сталин в старости, – был по-настоящему удивительным человеком”5.

“Капитан” Камо повернул лошадь к бульвару и смело пустил ее в рысь мимо конвоя, приближавшегося к площади с другой стороны. Он хвастливо говорил, что, когда начнется стрельба, “все будет окончено в три минуты”.

Казаки галопом въехали на Эриванскую площадь: двое в начале процессии, двое в конце и еще один сбоку от двух фаэтонов. Сквозь пыль бандиты видели, что в карете сидят двое мужчин в сюртуках – кассир Государственного банка Курдюмов и счетовод Головня – и двое солдат со взведенными ружьями, а второй фаэтон занимали полицейские и солдаты. Всего лишь за несколько секунд грохочущая процессия пересекла площадь и уже сворачивала на улицу Сололаки, где стояло новое здание Госбанка: статуи львов и античных богов на его фасаде символизировали процветание русского капитализма [6].

Бачуа опустил газету, подав тем самым знак, потом отбросил ее и потянулся за оружием. Бандиты вынули “яблочки” – так они называли мощные гранаты, которые Аннета и Александра провезли в Тифлис в большом диване.

Стрелки и девушки выступили вперед, выдернули чеки и метнули четыре гранаты, которые разорвались под фаэтонами с оглушительным грохотом; взрывная сила распотрошила лошадей и разорвала людей на куски, забрызгав булыжник внутренностями и кровью. Бандиты достали маузеры и браунинги и открыли огонь по казакам и охранявшим площадь полицейским; те, застигнутые врасплох, падали раненые или бежали, чтобы укрыться. Взорвалось больше десяти бомб. Свидетелям казалось, что бомбы падали отовсюду, даже с крыш; позднее говорили, что Сталин бросил первую бомбу с крыши особняка князя Сумбатова.

Банковские кареты остановились. Кричащие прохожие пытались спрятаться за ними. Некоторые подумали, что началось землетрясение; не падает ли на город Святая гора? Грузинская газета “Исари” писала: “Никто не мог понять, откуда эти страшные разрывы: палят пушки или взрываются бомбы? Эти звуки навели на всех панику, по всему городу люди бежали без оглядки. Кареты и повозки уносились в разные стороны…” С крыш падали трубы; стекла во всех зданиях вплоть до дворца наместника были разбиты.

Като Сванидзе стояла на балконе с сыном на руках, в окружении домочадцев, “когда вдруг мы услышали разрывы бомб, – вспоминала ее сестра Сашико. – Мы в ужасе бросились в дом”. А снаружи, среди желтого дыма, хаоса, лошадиных тел и человеческих конечностей, у бандитов что-то пошло не так.

Одна из лошадей, везших первый фаэтон, зашевелилась и ожила. Когда бандиты подбежали, чтобы выгрузить из фаэтона мешки с деньгами, лошадь вырвалась из неразберихи и помчалась к Солдатскому базару, увозя с собой деньги, которые Сталин пообещал Ленину для дела революции6.

Весь последующий век о роли Сталина в событиях того дня догадывались, но доказательств этому не было. Теперь же из московских и тбилисских архивов известно, как он спланировал всю операцию и много месяцев готовил своих тайных агентов, работавших в банке. В неопубликованных воспоминаниях его свояченицы Сашико Сванидзе, хранящихся в грузинских архивах, говорится, что Сталин открыто признавался в своем руководстве операцией [7]. Спустя век после ограбления наконец стало возможным раскрыть правду.

Сталин находил удовольствие в “грязном деле политики”, конспирационной драме революции. Уже став диктатором Советской России, он порой загадочно, даже ностальгически вспоминал те игры в “казаков и разбойников”, но никогда не выдавал никаких подробностей, которые могли бы подорвать его авторитет властителя7.