Княжий остров - Юрий Сергеев Страница 6

Егор неторопливо шел навстречу полицейским, одетым в черную форму, и сравнивал их приметы по описанию Лебедева, Один высокий, с седым вислым чубом и перебитым носом, второй — плотный, среднего роста, уши оттопырены, смуглый. Вроде бы все сходилось. Они подозрительно уставились на него и сняли с плеч карабины.

— Кто таков? Что за гусь лапчатый, — строго спросил чубатый.

— Гуси летают, а я топаю, — ответил на пароль Быков.

— Ну, слава Богу, прибыл, — закивал головой второй полицейский. — Мы уж заждались. Тот человек содержится в изоляторе под усиленной охраной.

— Будем брать?

— Послезавтра его отправляют в Берлин. Гауптман проболтался. Уже прибыл конвой. Никак нельзя откладывать. Пошли, мы кое-что придумали.

— Пошли, только я тоже решил действовать по второму варианту захвата.

— Как так?

— Боюсь вести через ворота, хоть и с вашей помощью.

Охраны много, и возможна осечка. Устроим небольшой шухер, а под шумок уйдем через пулеметную вышку.

— За пулеметами немцы, нам не доверяют. Их оттуда не сманишь и не снимешь, лестница скрипучая.

— Ссадим… Только не дай Бог убьют. Приказано любой ценой доставить его живым и невредимым.

— Мы блокируем казарму, — проговорил чубатый, — есть пяток гранат.

— Вот что, по моему сигналу один забежит на вышку и возьмет пулемет убитого охранника. С МГ1 прикрывать куда веселей.

— А кто его снимет?

— Не важно, возьми фонарик, мигнешь потом от шестого блока в сторону леса. Как будем брать изолятор?

— Там двое немцев с автоматами на часах, надо убирать…

— Меня куда пристроите?

— Тоже в изолятор, посиди. Дверь камеры не замкнем, не боись.

Тихо переговариваясь, подошли к воротам лагеря. Трое немцев что-то жевали у будки из свежего теса, лениво смотрели на конвоируемого.

— Господин фельдфебель, — обратился к одному из них чубатый, — вот задержали подозрительного без аусвайса. Утром разберемся.

— Корошо… Гут! Отдельный камер. — Он подошел и тщательно обыскал Егора. — Лос, лос…

Полицейские щелкнули каблуками сапог и грубо толкнули стволами карабинов в спину Егора.

На плацу, вдоль новеньких дощатых бараков, выстроены тысячи заключенных. Идет вечерняя поверка. Зло хрипят и лают собаки, им вторит гавкающая речь фашистов. В углу плаца неловко скособочили головы четверо красноармейцев, вытянулись на виселице. Егор краем глаза ловит изможденные лица военнопленных, и нутро пробирает холод. Квелыми шеренгами стоят костлявые фигуры в рванье, много раненых с повязками, некоторые поддерживают друг друга. Мертвенный свет прожекторов заливает плац, капо громко выкрикивают номера узников. Текут разноголосые ответы: «Есть! Я! Тута…»

Приземистые бараки белеют ровными рядами, у стен обрезки досок и кучи щепок. И ничем невозможно помочь несчастным пленным, не освободить. Охрана — почти батальон.

Быкова завели в темную камеру, звякнула дверь, и удалились шаги. Он потрогал дверь изнутри, и она чуть подалась, значит, не закрыли. Ждал. С плаца донеслась очередь автомата, резанул чей-то смертный крик, а потом затопали тысячи ног на ночлег… Все стихло. Егор ощупал бетонные стены, и стало жутко. Ноги холодил осклизлый бетон: ни нар, ни табурета. Только куча тряпья в углу и страшная вонь. Два метра на полтора.

За дверью послышались быстрые шаги, и трижды условно стукнули. Егор весь подобрался, шагнул через порог.

— Скорее, идем брать… Михась у казарм в засаде. Буду тебя вести мимо часовых, кидаемся разом. Держи финку.

— Не надо, я так.

— С голыми руками? Там один под два метра, откормленный, со спецконвоя из Берлина.

— Тем лучше, у него больше энергии покоя… Как только уберем и выведем штрафника, сразу беги к шестому бараку. Не забыл?

— При мне «даймон», все сделаю как надо, — он показал фонарик.

— Ключ от камеры?

— У того здоровенного немца.

— Веди…

Тусклые лампы едва освещали коридор. Егор шел впереди, заложив руки за спину, сжимая в кулаке буковую палочку. Учить-то его Кацумато учил, как ею пользоваться, но применять на живых людях не довелось. «Вдруг не выйдет? — засомневался он. — Надо было взять финку». Когда повернули за угол коридора и увидел часовых, весь напрягся пружиной. Пришли на память японские ритуальные слова самоконтроля и высшего взлета сознания. Тело мгновенно налилось свинцом, потом стало легким и послушным. Мелькнули в глазах сказочные цветные картинки, и настал миг… Он взлетел под потолок в прыжке и не сдержал боевого клича. Словно кот мявкнул, от страшного удара ботинком в голову хрястнули позвонки, немец щмякнулся о стену и тихо сполз по ней, а висок второго легко прошила буковая палочка-явара, как в тыкву вошла, с легким хрустом.