Операция "Горби" - Анна Гранатова Страница 6

Все секретные дела, что вел Цвигун, немедленно перешли в руки Андропова, в том числе, и дневники из личного сейфа Сергея Кузьмича. Что именно за дневники держал в этом сейфе Цвигун, теперь, видимо, навсегда останется тайной.

Внезапная гибель «серого кардинала» Михаила Суслова.

Прошло всего несколько дней после гибели Семена Цвигуна, и Москву вновь встряхнуло от новой, нежданной трагедии. 29 января 1982 года хоронили «серого кардинала» партийной элиты Михаила Андреевича Суслова. Он внезапно умер на Татьянин день, 25 января. Взлет политической карьеры выпускника академии народного хозяйства имени Плеханова, Михаила Суслова, пришелся на времена смещения Хрущева. Активно поучаствовав в борьбе с идеологом «оттепели», Суслов получает монополию в партийной элите на все идеологические вопросы. А затем, начинает заведовать и международными делами. Он был верным помощником Брежнева.

После кончины М. Суслова все документы по его ведомству, и в том числе секретные, перешли в руки Андропова, резко усилив позиции шефа Лубянки. Более того. Все партийные дела, которые вел в ЦК Михаил Суслов, стали с этого момента функциональными обязанностями Андропова. Так случилось невероятное — объединение двух ведущих в стране политических сил, находившихся в активном противостоянии друг другу — силового, КГБ, и управленческого — аппарата ЦК КПСС. Связующей нитью между ними и одновременно рулевым стал Юрий Андропов.

Непонятная смерть ученого Владислава Иноземцева.

12 августа 1982 года скоропостижно скончался у себя на даче директор Института мировой экономики и международных отношений АН СССР, талантливый ученый, ставший академиком всего в сорок семь лет, Владислав Иноземцев. И этой смерти предшествовала длительная травля этого политолога международного класса. Иноземцев был правой рукой Брежнева в кадровых вопросах партаппарата. Гигантский институт, созданный непосредственно под Иноземцева и подаренный ему широким жестом самим Генсеком партии, только и занимался тем, что выпускал всевозможные информационные справки для сотрудников ЦК, причем по любым вопросам. И вот, в начале 1982 года в институте Иноземцева появились «люди из прокуратуры» и стали «искать компромат» на ближайшего соратника Брежнева! «Люди из КГБ» заявили об «идеологическом упадке» института Иноземцева. В самом деле, в его институте работало много «золотой молодежи», насмотревшейся в загранпоездках красивой либеральной жизни и потому презиравшей все «совковое». Аспиранты института (А. Фадин, Б. Кагарлицкий, Ю. Хавкин) даже создали журнал «Поиски», в котором обсуждали перспективы… «либерального коммунизма». И тогда 6 апреля 1982 года «люди из КГБ» с обыском перевернули институт вверх дном и посадили активистов «либерального коммунизма» в Лефортово, а на самого Иноземцева, приютившего под своей крышей «гнездо либерализма», завели уголовное дело. Генсек Брежнев ничего в этой ситуации изменить не смог.

Академик Иноземцев, ощущая бездействие «дорогого Леонида Ильича» как предательство, не дожидаясь развязки истории, спустя всего четыре месяца, ушел в мир иной. И как только это произошло, всех молодых идеологов «либерального коммунизма» немедленно выпустили на свободу, а дело закрыли.

* * *

На улице погода резко переменилась, солнце куда-то ушло, налетел холодный ветер с охапками сизых туч, и маленькая форточка в углу ресторанного зала ЦДЛ неожиданно резко хлопнула. Чувствовалась, что осень набирает свою силу и жаркое «бабье лето» уже не вернется. Послышались первые удары дождевых капель об асфальт. На оконное стекло полетели охапки желтых кленовых листьев. Долговязая фигура официанта замаячила в углу зала и щелкнула выключателем. Сразу посветлело, и Петр Кирпичин невольно скользнул глазами по автографам знаменитых поэтов и писателей, расписавшимся прямо на стенах ЦДЛ.

— Любопытное все же место, — вполголоса проговорил Кирпичин, указывая вилкой на «наскальные» автографы, — как в музее.

— Вот и моя дочь говорит то же самое. Кто-то Ирис сказал, что ресторан ЦДЛ — это кладезь мудрых мыслей. Теперь она от меня не отстает, просит, чтоб я ее сводил в харчевню, где великие люди пишут прямо на стенах. — Волгин, машинально провел широкой ладонью по высокому, морщинистому лбу.

— Она же у тебя будущая журналистка? — недоуменно вскинул брови Кирпичин. — На журфаке МГУ учится, как я помню. Так зачем ей эти странные писатели да поэты? И их «наскальное творчество»?

— Я тоже понять не могу, зачем ей понадобились писатели, — Волгин виновато улыбнулся. — Кажется, все дело в том, что у нее появился друг. Поэт. И он на Ирис сильно влияет.

— Поэт? О, это похоже на авантюру. — Кирпичин неодобрительно покачал головой и поймал вилкой жирную селедку, плавающую в красном винном соусе. — В Древней Греции поэтов высылали за черту города, чтоб здравомыслящим людям мозги не мутили. Впрочем, в молодости мы все были такими… бесшабашными.

Он решительно отправил сочный кусочек, истекающий жирным ароматным соусом в рот, и вытер короткие рыжеватые усы салфеткой.

— Да не все, — Волгин виновато опустил глаза в скатерть, — мы с тобой были не такими. У нас никакого ветра в голове не бродило… Мы учились…

— Ну так у нас с тобой и училище-то какое было! — Кирпичин самодовольно улыбнулся. — Все предметы под грифом «секретно». Спецкурс прослушал, идешь на экзамен, а тетрадь сдается преподавателю — для утилизации. Чтоб предотвратить возможную случайную утечку информации. Да, золотые были годы!

Кирпичин мечтательно взглянул в потолок, потом — на свои огромные «командирские» часы.

— Ну ладно. Мне уже пора. Будь здоров!

После ухода друга из ресторана ЦДЛ Игорь Волгин позвал официанта, чтобы тот убрал со стола «все лишние блюда», а взамен принес вазу с пирожными и фрукты. Он ожидал прихода в ресторан своей дочери.

Студентка журфака МГУ Ирис Волгина, отличающаяся «творческой» привычкой непременно опаздывать, на этот раз пришла минута в минуту. Одета она была легко, почти по-летнему, в элегантное серое «английского» стиля платье, лакированные черные туфли на высоком каблуке. В руках она держала в тон туфлям черную лакированную кожаную сумку в стиле «английская леди». Ожерелье из рубиновых хрусталиков, вспыхивало огненным каскадом искр на сером платье, выгодно оттеняя перламутрово-светлые волосы Ирис. Модную бижутерию, а тем более «настоящие австрийские кристаллы Сваровски» в Союзе было раздобыть невозможно, а Ирис любила похвастаться «легкой буржуазией», — этим и другими подарками, привезенными папой из стран «загнивающего капитализма».

— Ну, как дела, как учеба? — Волгин приветственно улыбнулся.

— Нормально, па.

— Голодная? Может, закажем тебе мяса с картошкой фри?

— Нет, не надо. Я худею! — Ирис быстро разодрала кожуру на желтые лепестки и отправила кусок банана в рот.

Подошел официант. Услужливо улыбнулся:

— Что будете заказывать?

— Коктейль «Отвертка». — Ирис бросила взгляд свысока на официанта. — Это водка с апельсиновым соком. Знаете, как готовить коктейль?