Немецкий снайпер на Восточном фронте. 1942-1945 - Йозеф Оллерберг Страница 6

Напрягая глаза, я сквозь восьмикратный бинокль (его, подстрекая к уничтожению противника, мне выдал сержант, отвечавший за снабжение роты) всматривался в окружающую местность через небольшое отверстие между бревнами, но не мог разглядеть ничего особенного. Тогда я попросил осторожно поднять над краем окопа плащ-палатку с кепкой на ней, надеясь таким образом выследить русского снайпера. Последний оказался довольно неискушенным в своем деле и выстрелил, едва кепка показалась над краем траншеи. Я увидел вспышку на дульном срезе винтовочного ствола противника, мелькнувшую, подобно порыву ветра, из-за кучи поваленных деревьев. Теперь, когда я знал, где прятался русский снайпер, я мог, наконец, достать свой оптический прицел, который прятал до этого, чтобы блики от его линз не привлекли врага раньше времени. Так, уже первый раз выйдя на снайперскую охоту, я интуитивно почувствовал одну из важнейших особенностей своего нового ремесла. В отличие от своего противника я понимал первый закон выживания: не стрелять по цели, которую ты точно не идентифицировал. И стрелять только раз с одной позиции, а потом немедленно ее менять или становиться невидимым в ее пределах.

Мой противник оставался на своей позиции и дожидался новой цели. Это была фатальная ошибка, за которую ему пришлось заплатить своей жизнью. Я аккуратно положил перед бревнами скрученную плащ-палатку, чтобы упереться на нее, и осторожно высунул в щель ствол своей винтовки. Мне не удавалось воспользоваться своим оптическим прицелом, поскольку щель была слишком узкой. Но русский лежал всего в девяноста метрах от меня, и прицелиться можно было обычным образом, используя мушку и прицельную планку.

Неожиданно я занервничал. Мои товарищи ожидали абсолютно безупречного выстрела, и я внезапно осознал, что должен впервые в жизни хладнокровно и расчетливо убить человека. Мою решимость подтачивали сомнения. У меня пересохло в горле, сердце учащенно забилось, и задрожали руки. Я почувствовал себя парализованным и неспособным нажать на спусковой крючок. Мне пришлось опустить винтовку и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя. Мои товарищи стояли вокруг и пристально смотрели на меня. Я снова поднял винтовку в огневую позицию и снова почувствовал колебания.

— Хорошо, а что теперь? Задай ему взбучку, — будто издалека донесся до меня голос товарища.

И в этот миг ко мне вернулось самообладание. Будто во сне, с точностью машины мой указательный палец сам лег на спусковой крючок. Я напрягся, сделал глубокий вдох и выдох, задержал дыхание и надавил на спусковой крючок. Раздался выстрел. Из-за поднявшейся передо мной пыли я не видел, попал я или нет. Но мой товарищ, смотревший в другую щель между бревнами, закричал:

— Ты снял его, парень! Превосходный выстрел. Эта свинья мертва.

Словно пожар по кустарнику, по окопам стала распространяться новость: с русским снайпером покончено.

Неожиданно раздались пулеметные очереди и винтовочные выстрелы. Кто-то закричал: «В атаку!» Изумленные столь неожиданным немецким штурмом русские стали спешно покидать свои передовые траншеи и отходить к своей основной линии обороны. Не встречая сопротивления, немецкие стрелки ворвались на оставленные позиции. Я был среди них. Мне и свидетелям моего первого выстрела хотелось увидеть его результаты. Мы подбежали к куче поваленных деревьев, за которой прятался русский снайпер.

Оказалось, что там у него было вырыто углубление, наподобие окопа, в котором теперь лежало его безжизненное тело. Голова и туловище снайпера были залиты кровью. Схватив его за щиколотки, двое стрелков вытащили его, чтобы увидеть, где именно была смертельная рана. Кровавое месиво из мозгов и осколков костей покрывало спину снайпера. В затылке русского зияла дыра величиной с кулак, так что через нее можно было заглянуть внутрь его черепа, который был пуст из-за того, что в нем все разворотило пулей. Опытные бойцы, привыкшие к подобному, перевернули его на спину, чтобы посмотреть на лицо убитого, который оказался мальчишкой, возможно, всего шестнадцати лет от роду. Моя пуля вошла ему в правый глаз.

— Ты четко снял его, парень. И ты сделал это почти со ста метров без оптического прицела. Ты действительно хорошо сработал, Зепп, — сказал один из стрелков.

Я посмотрел вниз на свою жертву со смесью гордости, ужаса и вины. Неожиданно я почувствовал, что комок подступает к горлу, и меня вытошнило. Судорожно рыгая, я извергал наружу смесь хлеба, солодового кофе и сардин.

Хотя мне было стыдно за такое публичное проявление слабости, мои товарищи отнеслись с теплотой и пониманием к тому, что я в этот момент потерял контроль над собой. Сержант с большими рыжеватыми усами и жуликоватым шаловливым блеском в голубых глазах, который был на полторы головы выше меня и лет на десять старше, ободрил меня бодрым голосом с северогерманским акцентом:

— Тебе нечего стыдиться, мой мальчик, такое случалось с каждым из нас. И тебе тоже нужно было пройти через это. Лучше начисто проблеваться, чем наделать в штаны. А у папочки всегда есть немного горячительного для подобных случаев, — при этих словах он извлек из нагрудного кармана блестящую серебристую фляжку. — Сделай большой глоток. Так будет легче выбросить все из головы. Только смотри, чтобы остатки твоей блевоты не попали в мою флягу, иначе я оторву тебе башку.

Я с благодарностью сделал большой глоток. Протянув флягу сержанту обратно, я вдруг подумал: «Этот парень похож на викинга, только рогов на каске недостает», — и не смог сдержать улыбку, представив викинга среди горной пехоты. Но для размышлений и личных чувств не было времени, поскольку, пока мы обыскивали оставленные русскими окопы, надеясь найти полезные трофеи, советские солдаты контратаковали.

Немцы были отброшены назад так же быстро, как до этого они отбросили русских. Через час все вернулось к исходному состоянию, и каждый находился на прежних позициях. Но я сдал свой экзамен на звание снайпера, и мои товарищи всем рассказывали о моем успехе. Похвалы, посыпавшиеся на меня со всех сторон, помогли мне избавиться от сомнений в правильности того, что я сделал.