Секретная должность агента Рейли - Александр Быков Страница 6

— Это же грех великий, самоубийство! — воскликнула Лиза.

— Отнюдь, — философски заметил Петр Зубов, — он просто ушел от людей, отдав себя во власть стихии.

— Страхи какие, — снова всплеснула руками дочь генерала. Ей подумалось, что там, в Финляндии, ее возлюбленный Иван Смыслов в отчаянии мог совершить нечто подобное.

В это время в зал с бокалом вошел посол Френсис.

— Какой чудесный голос, кто эта прекрасная певица? — спросил он Армора, — Мы с коллегами наслаждались ее пением и восхищены силой и красотой голоса.

Лиза встала со стула, сделала книксен.

— Это госпожа Мизенер, дочь русского генерала, — отрекомендовал девушку Армор, — она здесь по моему приглашению.

— Как ты нашел этот цветок?

— Это все Филип, я лишь переставил цветок в роскошную вазу.

— Вы будете приходить к нам еще, дитя?

— Если позволите, — Лиза снова сделала книксен.

— Разумеется, — расплылся в улыбке посол.

— Госпожа Мизенер не только великолепно поет, она отлично знает французский и русский языки и могла бы помогать нам, — предложил Армор.

— Французский? Превосходно, я как раз планировал подтянуть свой французский, — весело сказал посол, — а то мой коллега господин Нуланс постоянно меня упрекает в незнании языка дипломатии. Он наивно полагает, что дипломатия все еще говорит на языке галлов, в то время как сейчас в моду входит совсем другой.

Френсис сделал тонкий намек на современные тенденции в мировой политике, все увеличивающееся влияние Соединенных Штатов и довольный обвел всех присутствующих взглядом.

Публика молчала. Присутствующие были еще не готовы признать за Северной Америкой нового мирового лидера.

— Впрочем, это не мешает нам для будущей мирной жизни получить несколько уроков французского, — примирительно закончил реплику американский посол, — Решено, я приглашаю Вас, мадемуазель, стать моим репетитором по французскому языку.

Секретари Армор и Джонсон загадочно переглянулись. Филип посмотрел на девушку, расплылся в улыбке и весело подмигнул.

Посол тем временем развернулся и пошел прочь. По нему было видно, что он очень доволен и намеревается всерьез заняться изучением французского языка.

— Вот видите, как хорошо получилось. Теперь Вы сможете бывать в посольстве регулярно, и мы будем иметь возможность с Вами поговорить, — сказал девушке Норман Армор.

— Спасибо большое, — ответила Лиза, — у меня к Вам есть еще одна просьба, если конечно это возможно.

— Разумеется, мисс, говорите, — третий секретарь чуть не покраснел от волнения.

— Я бы хотела спросить кое о чем людей, которые только что приехали из Финляндии.

— Это устроить проще простого, — улыбнулся Армор, кого вы предпочитаете, сербского посланника или, например, секретаря французского посольства, моего коллегу?

— Лучше секретаря посольства, — ответила Лиза, — у меня личный вопрос и к посланнику обращаться неудобно.

Армор отошел и через минуту вернулся в компании графа де Робиена.

— Мадемуазель Мизенер, разрешите представить, мой коллега граф Луи де Робиен.

Француз чуть наклонил голову в любезном приветствии.

— У вас прекрасный голос, мадемуазель!

— Спасибо, вы очень добры, — ответила дочь генерала и, выдержав паузу, продолжила, — Скажите, граф, если это удобно, в начале марта в Финляндию выехал мой хороший друг Иван Петрович Смыслов, больше мы о нем ничего не знаем. Может быть, вы слышали такую фамилию или даже знакомы с ним?

— Увы, мадемуазель, ничем Вас порадовать не могу. Такой человек мне не известен, по крайней мере, под этой фамилией. Если бы Вы имели его визит-портрет, то, возможно, я смог бы вам помочь, а так, к сожалению, нет.

Ах, если бы у нее оказалась фотографическая карточка Смыслова, граф в тот же момент узнал бы в ней «французского коммерсанта», с которым они делили трудные времена в городках Южной Финляндии. Этот «коммерсант», как и многие штатские остался там в надежде перебраться в Швецию после окончания финской войны.

Но фотокарточки Смыслова Лиза не имела, так же как и он не имел ее фотографии. Их отношения зимой 1918 года только начинались, они определились в чувствах уже во время разлуки и просто не успели до отъезда обменяться фотопортретами.

— Очень жаль, граф, — тихо сказала дочь генерала.

— Это ваш жених? — спросил де Робиен.

— Да, — почти прошептала Лиза.

— Ну тогда я обещаю, что если о нем будет известно, я вам сообщу.

— Спасибо, — благодарно наклонила голову дочь генерала.

Граф откланялся.

— Я должна идти домой, родители беспокоятся, — сказала Лиза, обернувшись к Армору, — Я хочу их обрадовать насчет уроков французского.

Вскоре бывшее здание клуба приказчиков в Вологде стало именоваться не иначе как американское посольство. Сюда ежедневно человеческим ручейком потянулись разного рода просители. Их принимали и многим оказывали помощь.

Слава об американских дипломатах, которые помогают обычным людям разнеслась по городу с быстротой телеграфного сообщения. Никогда еще Френсис не чувствовал себя в России так уверенно, никогда у него не было такой великолепной прессы, такого уважения и почета, как в Вологде.

Между тем в городе сменилось руководство. Председателем Губисполкома вместо грузина Элиавы, который стал губернским комиссаром по продовольствию, был назначен депутат Учредительного Собрания от партии большевиков, участник его единственного заседания Михаил Кузьмич Ветошкин.

В глазах населения он был законно-избранным представителем власти, опиравшимся на волю народа. Когда надо, большевики умело использовали депутатов Учредительного собрания в качестве легитимных политиков.

Ветошкин не внес особенных изменений во внутреннюю политику губернии. Продолжилось сотрудничество со старой исполнительной властью, по-прежнему выходили в свет небольшевистские газеты. К посольствам, обосновавшимся в Вологде, так же как и раньше, власти проявляли максимум уважения. По этому поводу от Наркомата иностранных дел имелось распоряжение.

Для соблюдения правил гостеприимства местным властям приходилось идти на жертвы.

19 апреля по решению президиума Вологодского исполкома для нужд французского посольства было передано здание учительского института, располагавшееся в доме известного коммерсанта Раскина на Дворянской улице, через дом от американского посольства.

Формулировка о причинах закрытия педагогического заведения была проста и по-революционному категорична: «В связи с тем, что среди студентов учительского института нет ни одного представителя рабочего класса и крестьянства, такого рода учителя Советской власти не нужны».