Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям - Станислав Симонов Страница 6

Здесь нет законов. Понятья есть и «положняк», И справедливости решетчатый остов, А в место удовольствия «ништяк». Обычные, простые силы истончились, Вокруг лишь «преданные силы». Надейся, веруй и молись, Как вариант могилы, Кого положат, тот лежит, Кто сел, тот и поедет, Недвижимый трамвай бежит, В нем время тихо бредит.

Отжался набором за час прогулки триста семьдесят раз. На воле бы такую спортивную форму. Парадокс: спортивная форма есть, а воли нет.

А вокруг как норма грабежи, разбои, трупы, вещдоки, свидетели, терпилы, мусора, опера, судьи, суды, автозаки, конвоирки, конвойные, выводные, корпусные, ДПНСИ и камеры, камеры, камеры… Кажется, никогда больше детективы и криминальные произведения читать не смогу.

Этот муравейник отягощает мой мозг. В голове даже не винегрет от всего этого, а мелкая шинковка. По телевизору каждый час, как дубиной — криминал во всех видах.

Подозреваю, что на централе появилась «обезьянья оспа». Гадость сродни атипичной пневмонии, вот от нее и гниют люди. Возможно, это похожая на оспу тропическая гадость. Кто знает? Кто это изучал? Кому это надо?

11 июня. Сегодня брата отпустят из карцера.

Время, время, что это? Что оно, как оно, что оно делает? Оно бежит, летит, скачет, прыгает. Я его глотаю, пью, вдыхаю. Или оно меня пьет и ест. И вот странность: оно бежит, а ничего никуда не двигается. Или это кажется только мне? Вот что значит отсутствие цели. Определили бы дату, стало бы проще. А так неясность и пустота. Пустота и тишина, и в тишине клубятся мрак, боль, ненависть, тоска. Плотный, мохнатый, сальный дым тюрьмы.

Подтянулся тринадцать раз. Хочу выйти на пятнадцать. Фигуру приобрел спортивнейшую, жалко, не для кого. О чем это говорит? О том, что в основном все это делается сначала для других и только через них для себя. И так практически все, что делает человек в жизни.

Результат — это много-много раз по чуть-чуть.

11 июня. Брата подняли с кичи, и в этот же день я получил постановление о назначении предварительного слушания.

— Что это? — показываю таджику на его мешок.

— Соль.

— Какая же это соль, это героин.

— Да? — удивленно. — А я эту соль всегда в еду добавляю. Вот уже двадцать лет как. И отец, и брат.

14 июня. Шесть дней до суда. «Швондера» не будет, а будет какая-то женщина. Ожидать от суда, говорят, нечего, принимая во внимание, что «Швондер» в отпуске. А это верные два месяца. Вполне возможно, что следующее заседание будет только в конце августа или в сентябре. Похоже, еще два года придется отдать этой системе.

17 июня. Из достижений. За прогулку отжался пятьсот раз. До конца лета — семьдесят пять дней. Забрали Дато, жаль, хороший человек. Редкий случай здесь. Вчера с небес упал «грев». Крайне вовремя, так как опять ничего нет, ни сигарет, ни еды.

19 июня. Отчаянно хрюкая, хлопая ушами по бокам, в кормушку пролез «кабан». Передача воспринимается как кусочек свободы.

В ожидании своей судьбы можно состариться.

21 июня. Вчера был суд. Предварительное слушание. Ровно ничего. Перенесли на 1 июля. Суд производит безнадежное впечатление. Какая-то тугая, тупая масса впечатлений и ощущение такое, что сейчас вот-вот — и все расхохочутся.

27 июня. Вчера в камере был шмон. Сперли пачку «судовых» сигарет. Початую. Несчастные люди, остается только их жалеть. Хочется курить, а хороших сигарет у них не было, нет и, похоже, никогда не будет. И где взять? Только в камере. Заодно там же можно найти хороший крем и дезодоранты.

В камере обитает человек со страшной вмятиной в голове. Последствие какой-то травмы. Когда побрили голову, вмятина обозначилась еще сильнее. Совершенно непонятно, что там с его мозгом, да и есть ли он там вообще. В психушке был признан совершенно нормальным.

4 июля. Дневник пустой, как барабан, как тюремная «сборка» до появления на ней зеков. Событий нет. Однако за это время написал три заявления по делу «оборотней в погонах». Пока реакции никакой, но должна быть, судя по тому, как за них взялись. Они же состряпали наше дело. Это не должно пройти незамеченным, хотя у нас бывает так: особняки есть, доллары есть, оружие есть, свидетели есть, потерпевшие есть, а с доказательной базой слабовато.

Заехал пастор, баптистский, говорил о боге, о грехе. Добрые люди положили его на свою шконку. Пастор все же! Выяснилось, что у пастора полно вшей. Не помогло слово божье ни от вшей, ни от тюрьмы. Рассерженные добрые люди долго кричали на божьего человека. Потом чуть ли не силой заставили мыться. Пастор, мать его!

Новичок. Старый, ростом с сидячую собаку, причем не очень большую. С лицом очень пожилым и тертым. Со стальной вставной челюстью. Утверждал, что прежнюю, золотую, жена успела заложить в ломбард. Шепелявил, играл в шахматы, богатырски храпел. При ближайшем рассмотрении возраст старика оказался пятьдесят три года. Наверное, мой дедушка, если бы был жив, выглядел бы моложе. Забавный старый и статья забавная, 105 (убийство).

Уже большой котенок. Все время пристраивался к мамкиной сиське. У тюремной кошки давно уже прогоркло молоко, и она раздражительно его отталкивала, сама норовя пристроиться к миске.

Заехал крайне небольшого роста азербайджанский мужчина. Крепкие мышцы рук, выпуклые грудные мышцы, внушительные плечи. Одно слово — крепыш. Прошло две недели, и у крепыша вдруг вывалился живот, такое мощное брюхо у него обнаружилось, на удивление. Вот что баланда с человеком делает, чудеса. Так и ходит теперь: крепкие мышцы рук, крепкие плечи и вывалившееся брюхо.