Набоков, писатель, манифест - Михаил Шульман Страница 6

Ни в своих сочинениях, ни в мышлении и ни в облике своем Набоков не был “современен”, – и более того, по мере сил отталкивался от современности – в виде не только “злобы дня”, но и простого сочувствия этому дню. “Ничто не стареет так скоро, как футуризм”. Интересно теперь, через полвека, когда мы в состоянии увидеть, как заключенная во времени сила суждения уже подступилась ко всему, делая из тогда неопределенного определенное, из тогда равнозначного неравнозначное, бабушка-надвое-сказанного – окончательное, подумать о равнодушии “современности” к своим апологетам. Теперь уже безнадежно ясно, что будет и что останется еще через полвека. Казавшиеся так бесспорно современными, необыкновенно оригинальными, шедшими как бы даже впереди времени, будто рыбки-лоцманы перед акулой-молотом – где они? Стилистически и сюжетно “современным” был, скажем, Борис Поплавский – я намеренно беру лучшего из них – но боже, как ходульны, как напыщенны кажутся сейчас его тексты, как по-детски неряшливы, за размашистостью скрывающие вялость и замутненность мысли! Возможно, и обладавший даром Поплавский, не обладая независимостью и достоинством, веселой творческой силой, какими без сомнения обладал Сирин, – погубил свою талантливость тем, что остался верен узкому, выморочному, казавшемуся столь бесспорно “реальным”, миру эмиграции, тому “кабачно-призрачному Парижу”, сквозь призрак которого Набоков видел камень реального “непроницаемого французского Парижа”.

Так, в резких высказываниях Набокова о Ремарке видится реакция на преувеличенное значение, которое придавала Европа его “открытию” грубых и жестоких сторон войны – что для человека, обладавшего более или менее возвышенной и отвлеченной перспективой взгляда, было конечно смешно; в конце концов, в эпоху Дария слоновые битвы были не менее грандиозны, чем Верден, а египетские колесницы-секаторы – чудовищнее иприта.

Не думаю, что современность играет в романах Набокова большую роль, чем просто неизбежный исторический фон, вне которого не могут протекать действие романа и жизнь человека. К этому фону Набоков был, собственно, равнодушен и пользовался им лишь как строительным материалом для своих, безразличных к кирпичу, конструкций.

Отношение Набокова к своему веку особо, оно связано, возможно, с инаким пониманием самой природы времени, которое является не свойством материи, но как бы выявителем невидимого в ней, кодом, с помощью которого только возможно разгадать шифр совершающегося, как бы листе с оконцами в детском фокусе, наложив который на хаос разрозненных букв, с внезапной ясностью читаешь в прорезях таинственное в своей простоте сообщение – но возможно, что оно истекает из общей странности положения Набокова в современной ему литературе и жизни.