Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан Страница 59

Обладая проницательностью, способностью предвидеть изменения в обществе, Жан-Поль ожидал финансового кризиса, разразившегося на всем пространстве от Нью-Йорка до Дубая. Еще до того, как Жан-Клод Трише понял, что графики КЭК-40 идут вниз ^[234], этот эксперт полностью изменил стиль. Узкий свитер с треугольным вырезом, джинсы, куртка, тотальный черный цвет. Черный стал новой тенденцией. Только одна деталь выбивалась из стиля: надетая через плечо сумочка из мягкой кожи, лямка которой напоминала пластырь. Вместо юбки у мужчин появилась сумка, так, довольно скромно, великий стилист напоминал всем о том, что он делал для равноправия полов. На руках ни кольца, ни браслета: ничего лишнего. Его кеды не от «Эрмес», хотя им было бы лестно обувать модельера дома моды.

«Туфли сделаны для того, чтобы было удобно ходить», – отвечает он, смеясь. Единственная фривольная деталь: элегантные квадратные часы с двойной линзой с известным слоганом: «Это Мартин нарисовал». Мартин – это Маржела, его предшественник на улице Фобур-Сент-Оноре, его бывший ассистент, его друг навсегда. Во всем остальном Жан-Поль – решительный противник слоганов. Он всегда сам воплощал свою марку, и он посвятил себя – рост метр восемьдесят, худощавый, мускулистый – не науке, а моде; человек-сэндвич в килте, с обесцвеченными волосами, Готье всегда использовал только собственные идеи. Его убежденность в том, что «less is more», строгость и скромность были очень привлекательны. «Мне интересно создавать модные вещи для других», – небрежно бросает он, принимаясь за первое из трех блюд, которые заказал в ресторане «Каса Олимп». Сентиментальный панк постепенно превратился в аскетичного рокера. Но эта безупречная униформа в стиле «Эммаус» ^[235] печалила его клиенток. Даже баронессам и графиням второго поколения нравилась футуристичная атмосфера «Заводного апельсина», которую создавал вокруг себя этот одаренный человек. Покупательницы прет-а-порте тоже были удивлены его новому стилю бесебеже, такому аккуратному и сдержанному. «Складывалось впечатление, что он все время носит одни и те же штаны и один и тот же свитер», – объясняет одна модница.

На самом деле его огромная правильной формы гардеробная на авеню Фрошо напоминала гардеробную Бэйтмена, золотого мальчика и серийного убийцы из фильма «Американский психопат». Ее содержимого хватило бы дюжине Жан-Полей. Шерстяные брюки в количестве, которое удовлетворило бы нужды целой армии, пятьдесят аккуратно сложенных рубашек, ждущих своего часа, легион спортивной обуви «Найк» и ботинок «Сен-Лоран» располагались по соседству с отрядами пальто и плащей с монограммой «JPG». Но мало кто мог попасть в медвежью берлогу кутюрье. Этой привилегии удостаивались всего трое-четверо его близких друзей. «Ну как это так, кто вообще приходил к нему? Да совсем никого не приглашали! – восклицает Эвелин, кузина Жан-Поля. – Последний ужин он устраивал по случаю наступления 2000 года. Нас там было около двадцати человек: семья Потар, семья Менуж и семья Готье!» Да, такая вечеринка не заинтересовала бы Массимо Гарджия ^[236]. Требовался суперсекретный код, чтобы проникнуть в эти мифические двери, в двух шагах от Пигаль. В этом квартале Джанго Рейнхардт устраивал цыганский костер – жег свою мебель в камине, бородатый карлик Тулуз-Лотрек приглашал ночами моделей в свою здешнюю студию, а его соседка записывала время его ухода и возвращения, на всякий случай. Дом номер 1: агонизирующий опечатанный частный особняк неоготического стиля с витражными окнами, который называли домом с привидениями. Он по очереди принадлежал композитору Виктору Массе, Сильви Вартан и Маттье Гали, критику из «Экспресс», который купил его у актрисы в конце шестидесятых годов.

Новый член этого знаменитого приюта безысходности незаметно возвращался домой около десяти часов вечера после двенадцатичасового рабочего дня. Очаровательный садовник заботливо укрывал от посторонних глаз кактус, мимозы, розы и вьюнки цвета индиго. Чудесные маленькие растения росли и цвели сами, без особенного ухода, свободно разрастаясь по всему саду. В спальне стояла огромная кровать с зеркалом. Кокто уложил бы на нее Белль. На полу мозаика. На потолке декоративные балки, на стенах «таделакт», белесая минеральная штукатурка: марокканский стиль в самом сердце Пигаль. Величественная лестница из эбенового дерева вела на два верхних этажа. Стоп. Здесь стоит полюбоваться креслами, обтянутыми кожей красного цвета, и низким изящным столиком. Они были обречены на исчезновение, их кочевая жизнь должна была окончиться в каком-нибудь подвале. Эта роскошная мебель распродавалась в антикварных лавках в разных уголках света. За короткое время она низводилась до уровня барахла. Жан-Поль увлекался и остывал очень быстро. Он никогда не останавливался на чем-то одном, он, как настоящий домосед, любил разнообразие в интерьере, погружаясь в круговорот материалов и форм: все такие вещи, к каким другие привязывались, у него менялись, как диски в плеере. «Его домашнюю обстановку описать невозможно, потому что она все время менялась», – отмечает Эвелин. Это был легкий, опьяняющий, неустойчивый мир, не для чувствительных привязчивых душ. Японская кухня четких линий? Ей на смену приходит функциональная бытовая техника. Мягкие белые диваны, такие уютные и манящие? Их уже убрали. Вместо них теперь кресла на одного человека. Ярко-красный тренажерный зал? Все разобрали, на смену ему пришел бассейн, устроенный в подвальном этаже; теперь там персональные «бани», туда можно попасть без абонемента, и там нет охранника на входе.

К этому постоянному круговороту мебели прибавьте то, что ему все время не сиделось на одном месте. Он четыре раза переезжал из квартиры в квартиру в одном и том же доме на улице Фрошо. Он поочередно прибавлял к своему жилью номера «2», «5», «8» и «10». В то время, когда он еще жил вместе с Франсисом, они меняли квартиру четыре раза, и три раза – адрес главного офиса: улица Вивьен, Фобур-Сент-Антуан и улица Сен-Мартен, великолепный и окончательный выбор, настоящий «Бутон». В этом странном, скрытом от всех интимном пространстве продолжались те же напряженные рабочие будни. Дом Жан-Поля претерпевал такие же метаморфозы, как и его творения, и примерно в том же ритме. Словно он был рекордсменом по количеству выполняемых задач: по две линии прет-а-порте для мужчин и женщин, две линии для «Эрмес», два дефиле от-кутюр и два мини-дефиле для детей, итого десять коллекций в год. Не осознавая этого, он устраивал такую же безумную карусель и у себя дома. Он в прямом смысле занимался у себя дома столоверчением, размывая границы времени, делая свою частную жизнь сценой для дефиле. Дом на улице Фрошо был его личной шоу-рум. Стулья, кровати, светильники, все эти временные квартиросъемщики, обреченные на вымирание, проживали под его крышей всего мгновение, одно биение сердца – и покидали стены дома Готье навсегда. Непостоянство? Возможно.