Нюрнбергский дневник - Густав Марк Гилберт Страница 59

Примерно три часа спустя я снова был в его камере — к тому времени Гесс, уложившись в 300 слов, завершил описание своего полета, приведя и некоторые сопутствующие обстоятельства, опустив, однако, кое-что из деталей, которые помнил раньше. Я пообещал ему прийти еще раз и принести с собой записанные на листке бумаги вопросы, чтобы понять, что же он помнил, а что нет, и что в дальнейшем буду раз в неделю приходить к нему для освежения его памяти.

— Разумеется, все это останется между нами, — добавил я на прощание.

Идея пришлась Гессу но душе.

6 марта. Речь Черчилля

Когда обвиняемые утром один за другим входили в зал заседаний, интерес к делу о поджоге рейхстага еще не успел остыть (в выходные дни в одной из газет появился очерк, в котором вина за поджог рейхстага в 1933 году приписывалась Геббельсу и Герингу). Риббентроп расспрашивал других обвиняемых, слышали ли они об этом, и все заговорили о пожаре рейхстага еще до того, как на скамью подсудимых уселся Геринг. Шахт повторил, что с самого начала знал об этом. Фриче заявил, что в свое время ему было сказано, что это — дело рук коммунистов, в чем он никогда не сомневался. Ухмылки Йодля свидетельствовали о том, что он не имел ничего против того, чтобы лишний раз увидеть, как бывший командующий люфтваффе садится в лужу, а Папен грустно качал головой. Фрик, наверное, был единственным, который не верил этой басне, да и вообще не желал вникать в ее правдоподобность. Он утверждал, что партия нацистов не нуждалась в таких пропагандистских уловках, как пожар рейхстага, она и так обладала большинством в рейхстаге, и посему вся идея никуда не годилась.

Обеденный перерыв. Сегодняшние заголовки газет явно работали на Геринга: ««Объединяйтесь против дальнейшего продвижения русских», — призвал Черчилль в Фултоне».

— Разумеется, я же об этом давно говорю, — торжествовал Геринг, поднявшись наверх во время обеденного перерыва. — Так было, есть и будет. Вы еще убедитесь, что я был прав. Снова на повестке дня старое доброе равновесие сил.

И когда я подошел к нему во время еды, Геринг снова начал свои разглагольствования.

— Это им за попытку стравить нас с Востоком. Они никогда не могли решить, с кем нас стравливать, с Западом или с Востоком. А теперь, видите ли, Россия кажется им слишком уж сильной, поэтому срочно нужно отыскать ей противовес.

Я спросил Геринга, верит ли он, что Англия пошла на подписание Мюнхенского соглашения ради того, чтобы, использовав в качестве стимула Чехословакию, подстегнуть Германию к агрессии против России.

— Ну, разумеется, — ответил он, будто речь шла и действительно о чем-то само собою разумеющемся. — Но потом они убоялись, что Германия станет слишком сильной. Теперь их головная боль — Россия.

Он не скрывал того, что, мол, поделом этому Черчиллю, который не желал позволить Германии выступить на Восток, поскольку это сразу же отразилось бы на Англии.

В отсеке, где обедали пожилые обвиняемые, Папен, пробежав глазами заголовок, констатировал:

— Черт побери, а он режет напрямую!

Обвиняемые, встав из-за стола, окружили Папена, который стал вслух читать статью.

— Ну вот, пожалуйста! — Дёниц не скрывал удовлетворения. — Он снова в своей стихии.

— Разумеется, он приветствовал помощь России, когда без нее нельзя было обойтись, — заметил Нейрат, — но ведь теперь интересы Британской империи куда важнее. Не следовало ему делать русским столько уступок в Тегеране и Касабланке.

— В Ялте, в Ялте, — поправил его Дёниц. — Именно там все и происходило. Когда стало ясно, что война Германией проиграна, не было нужды идти на такие серьезные уступки русским. И теперь они осели в Тюрингии. Именно об этом я и писал Эйзенхауэру до своего ареста. Если вас так привлекает пророссийская политика, хорошо, но если нет, тогда срочно меняйте курс.

— Пока что это только слова, — скептически отозвался Папен. — Возможно, это всего лишь предостережение.

— Да, — высказал свое мнение Шахт, все время пристально слушавший. — Мне кажется, британским лейбористам не очень-то к лицу делать подобные заявления, вот поэтому они и обратились к Черчиллю сделать это за них.

Остальные обвиняемые сочли это за окончательное разъяснение, сойдясь на том, — что Британская империя должна быть сохранена, даже если вследствие этого репутация партии окажется чуточку подмоченной. Просто лейбористам захотелось дать русским предупреждающий сигнал, дескать, решая свои вопросы на Востоке, не прыгайте через голову англичан.

8 марта. Защита Геринга

Свидетель: адъютант Боденшатц. Сегодня утром Геринга разбудили пораньше — ему предстояло позировать перед фотографом. Бывший рейхсмаршал заметно нервничал и снимался явно без обычного удовольствия. По мере того как заполнялся зал судебных заседаний, я заметил Герингу, что ему хотя бы не придется жаловаться на невнимание публики. Оглядевшись, Геринг убедился, что народу довольно много, однако он был слишком взвинчен, чтобы демонстрировать эйфорию от сознания того, что он вновь в центре внимания внушительной аудитории, к тому же понимая, что я имел в виду отнюдь не его почитателей. Гесс заявил, что его секретарша отказалась выступать в качестве свидетельницы.

— Разумеется, — констатировал Геринг, — с чего бы женщине желать окунуться во враждебную атмосферу? Я бы ни одну женщину к этому не стал принуждать.

Утреннее заседание. Когда доктор Штамер начал защитительную речь, Геринг беспокойно заерзал на своем месте; он попытался сделать какие-то записи, и я заметил, как сильно у него тряслись руки, затем он оставил эти попытки и, подбоченившись, уселся. Но и усидеть на месте оказалось для него непосильным бременем — каждую минуту бывший рейхсмаршал менял позу. Было видно, что он натянут, будто струна, — неудивительно, он видел перед собой тех, кого эта война ожесточила настолько, что эти люди вряд ли могли воздать должное его самодовольному бахвальству или солдафонскому юмору, разве что жестоким голым фактам.