Мирабо - Рене де Кастр Страница 59

В «Ответе на тревоги добрых граждан» содержалось больше критики парламентов, чем призывов к королю созвать Генеральные штаты. Мирабо не хотел умереть с голоду и был вынужден играть на руку министрам. Это заказное сочинение опоздало — оно вышло в мае 1788 года, тогда как эдикт об упразднении парламентов был издан 8 января. Роспуск зачатков представительских органов возмутил всю страну. Мирабо разом утратил большую часть своей популярности и понял, какой вред себе причинил. Очень скоро обстоятельства снова обернулись в его пользу: Людовик XVI не довел дела до конца — в то время как он мог вернуть себе абсолютную власть путем переворота в Париже, он уступил сопротивлению парламентов в провинции.

Чтобы восстановить популярность, поколебленную собственной переменчивостью, король слепо следовал советам Ломени де Бриенна. Тот был способен лишь на полумеры и уже испытывал страх от содеянного; не в его характере было идти против течения: указами от 5 июля и 8 августа 1788 года он побудил Людовика досрочно созвать Генеральные штаты — и они собрались 5 мая 1789 года.

К Мирабо сразу же вернулась популярность; 21 августа 1788 года он по праву писал Мовийону: «Вот уже десять месяцев, особенно последние шесть, как я служу мишенью для клеветы, потому что в разговорах не разделяю парламентского фанатизма и потому, что не написал ни единой строчки в защиту оппозиционной партии. По правде говоря, я ничего не написал и для другой стороны. Я всегда полагал, что между королем и парламентом находится маленькая безвестная партия, именуемая народом, к которой здравомыслящие и добропорядочные люди и должны принадлежать».

IV

«За сутки страна шагнула на целый век вперед! — писал Мирабо Мовийону 11 августа 1788 года, когда о созыве Генеральных штатов было объявлено официально. — Ах, мой друг, вы увидите, что это будет за нация, в день, когда она будет создана, в день, когда талант тоже станет могуществом. Надеюсь, что к тому времени вы услышите благоприятные отзывы о вашем друге».

Теперь оставалось только обеспечить себе место в будущем собрании. Аристократ по происхождению, Мирабо должен был заседать среди депутатов от дворянства. Хотя правила выборов были еще неизвестны, вероятно, для избрания следовало получить земли в ленное владение. Чтобы выполнить это недешевое условие и обеспечить расходы на предвыборную кампанию, Мирабо не нашел другого способа, кроме как обратиться к своей семье, заверив домочадцев, что принесет им целое состояние.

Возобновление отношений продвигалось с трудом. Бальи, к которому сначала обратился Мирабо, был холоден; он не забыл о неблагодарности племянника после процесса в Экс-ан-Провансе. От отчаяния Мирабо решил возродить связи с Другом людей, но в последние пять лет вся их переписка велась на гербовой бумаге, и было нелегко вытребовать алименты у нуждающегося старика.

В 1788 году систематическое внедрение в практику собственных экономических теорий лишило маркиза де Мирабо всех доходов. Намереваясь женить своего второго сына Бонифация на мадемуазель де Робьен, он пожелал оставить продолжателю рода чистое наследство; поэтому он решил разделаться с ипотекой и смирился с продажей части имущества, в том числе парижского особняка и поместья Биньон, свидетеля стольких разорительных сельскохозяйственных экспериментов. Покупатель принадлежал семейному клану: это был его зять дю Сайян. Покупка была весьма кстати. В свое время маркиз де Мирабо сделал ему подарок: сообщил рецепт, который узнал от герцога де Ниверне, как получить сколько угодно наследников мужского пола (именно благодаря этому рецепту в 1748 году был зачат Оноре Габриэль). Убежденный примером тестя, дю Сайян, в свою очередь, упорно применял этот метод, став в результате отцом восемнадцати дочерей, которым стало уже тесно в Биньоне.

Маркизу де Мирабо предстояло удалиться в Аржантей — небольшое имение с двумя домиками, один из которых отводился госпоже де Пайи; нераскаявшиеся сожители до самого конца сохраняли видимость дружеских отношений. Старый философ издали следил за тернистым путем, ведущим старшего сына к власти. Он лучше других понял, что этот скандалист стоит ближе к реальности, чем все ослепленные руководители. «Он стал корифеем нашего века благодаря своему rimbombo ^[32], благодаря своему труду и бесстыдству. Он не боится быть презираемым за свое поведение, ибо в определенные века и периоды нравов это преимущество», — писал Друг людей Бальи 15 марта 1788 года, добавив к сему суровому суждению такую похвалу: «Он переменил свою жизнь, потому что время пошло за ним».

Назревали крупные перемены, и Оноре Габриэлю требовалась отцовская поддержка. Он обратился к Монморену чтобы через него добиться необходимого примирения с отцом — первого шага на пути к Генеральным штатам.

Монморен поручил монсеньору де Темину, епископу Блуа и дальнему родственнику Мирабо встретиться с Другом людей. Тот не хотел даже слышать о примирении; прелат настаивал, напирая на то, что будущий общественный деятель не должен быть «отвергнут своим отцом». После долгих дискуссий старик согласился на встречу при условии, что та пройдет на нейтральной территории — в Париже.

Мирабо написал почтительное письмо, на которое маркиз ответил столь сухо, что переговоры приостановились. Тогда Оноре Габриэль решил пойти ва-банк. Его «История прусской монархии» должна была выйти из печати; он знал ей цену и рассчитывал на успех. Он решил посвятить свой труд старику-отцу, воздав ему должное как «политическому философу». Лесть подействовала. «Посмотрим, что в этой толстой книге», — сказал Друг людей, словно еще противясь, а потом старательно принялся за чтение.

Сочинение имело свою ценность: документальная часть, посвященная статистике и экономике (вклад Мовийона), и сейчас еще представляет научный интерес. Привлекательность книге придавали взгляды Мирабо, проявившего глубокое понимание международной политики: уже в 1788 году он возвестил объединение Германии вокруг Пруссии и точнее кого бы то ни было назвал причины будущих несчастий Европы.

Однако современный читатель, которому бы достало терпения прочитать все четыре тома «Истории прусской монархии», подивился бы компилятивности изложения и скоплению туманных идей с редкими озарениями, достойными Тацита. Друг людей был покорён лишь потому, что эта писанина соответствовала его собственным концепциям, и потому, что в книге отдавалась дань теориям физиократов. По крайней мере, автор добился желаемого результата. В середине октября 1788 года отец и сын встретились.

«Мне в голову пришла великая мысль: упорный и постоянный труд смог совершить чудо и превратить г-на графа в честного человека, — писал Друг людей Бальи. — Я пристально посмотрел на него; он опустил голову и, смущенный, сказал: „Отец верно почувствовал, что прошлого не изменить, поскольку в доброте своей сказал мне, что больше не заговорит о нем; что же до моего сочинения, то я был лишен наставника и советов, которых мне очень не хватало“. Уж ты-то можешь себе представить, как бы он соглашался с моими советами!»

Собеседникам не удалось провести друг друга; Оноре Габриэль согласился на малоприятный для себя поступок из корыстных соображений: ему нужна была вотчина, чтобы попасть в Генеральные штаты. Маркиз же пообещал раскаявшемуся сыну только свой нейтралитет, заявив, что не будет ему «ни служить, ни вредить».