Крымское ханство XIII–XV вв. - Василий Смирнов Страница 59

«Разбитая Менглы-Гераем Орда уже более не восставала, и самое имя ее исчезло», говорит г. Веньяминов-Зернов[804]. Сколько сыновья Ахмедовы ни затевали предприятий с целью возвратить отцовскому юрту прежнее его значение, но все было тщетно. Менглы-Герай, как это видно из Дел Крымских, серьезнее занят был своими отношениями к Литве и Польше, чем к остаткам Золотой Орды, доживавшей свои последние дни. Мы, кажется, не ошибемся, если примем, что две грамоты Менглы-Герая, одна к великому князю Ив. Васильевичу, а другая «в Казань к Махмет-Аминю царю», обе от начала 1491 года, разумеют вышеописанные происшествия столкновения Менглы-Герая с Сейид-Ахмедом и Шейх-Ахмедом и поражение их при помощи султана Баязида. В первой Менглы-Герай писал великому князю московскому: «И нынеча нам недруг и тебе недруг стоит Ахматовы царевы дети. На Бога надеяся, сеи зимы у недруга ноги подрезав, кони есмя взяли у него без останка; нынеча как бы им отойти, ино силы нет, велми нынечя охудели, рать их королев сын побил. Султан Баязыт сее ж зимы тысячю своих холопов янычар ратью в десяти судех прислал, а твой человек Грибец то видел»[805]. Другая же грамота, писанная месяцем раньше, намекает на предшествовавшие столкновению притворно-миролюбивые сношения Менглы-Герая с своими недругами при посредстве султана. «С Намаганским юртом, – пишет он, – султан Баязыт, меж их вступився, в суседстве жили бы есте, молвил. И мы пак старую недружбу с сердца сложивши, на добре есмя стояли. И вето веремя от султана, Бакшеем князя зовут, посолством приехал Седихмат, Ших-Ахмат цари, Мангыт Азика князь в головах, от всех карачев и от добрых людей человек приехал, и шерть и правду учинили; и мы, роте их поверив, улусы свои на пашни и на жито роспустили. А послы их у нас были пред Крымом месяца сентября во вторый день, Сидяхмет, Шиг-Ахмат и Азика в головах, и сколько есь Намаганова юрта пришод, доны ваши потоптали, слава Богу самих нас Бог помиловал… а из недругов силу есмя выняли»[806]. Если это только один лишь эпизод из продолжительной борьбы Менглы-Герая с Сейид-Ахмедом и братом его Шейх-Ахмедом, то, по всем признакам, тот именно, который описан крымскими историками и приведен нами выше.

Позднейшие, главным образом европейские, историки, повествуя об окончательном восстановлении и утверждении Менглы-Герая в достоинстве Крымского хана, приводят целый договор его с султаном Мухаммедом II Фатихом, определявший впредь взаимные отношения ханства к Оттоманской Порте. Вот эти условия:

1) Султан никогда не должен возводить на ханство никого, кроме царевичей из рода Чингис-ханова.

2) Порта никогда ни под каким предлогом не может подвергать смертной казни никого из фамилии Гераев.

3) Владения хана и другие местопребывания членов дома Гераев должны быть признаваемы неприкосновенными убежищами для всех, кто бы ни находил в них себе приюта.

4) На общественной по пятницам молитве, хутбе, после имени султана должно быть поминаемо имя хана.

5) Ни на какую письменную просьбу хана не должно быть отказа со стороны Порты.

6) Хан во время похода имеет пятибунчужный штандарт.

7) Во всякую кампанию хан должен получать от Порты сто двадцать кисетов золота на содержание своей лейб-гвардии и восемьдесят кисетов на своих мурз и капы-кулу[807].

Маловероятность существования подобного договора явствует прежде всего из тех обстоятельств, при которых будто бы состоялось его заключение: рассказывают, что Менглы-Герай уже читал последнюю молитву перед казнью, как вдруг пришло помилование от султана, а потом последовало чествование и назначение его ханом в Крым на условиях вышеприведенного договора[808]. Всякий договор предполагает известное равенство заключающих его, а тут мы видим с одной стороны абсолютного деспота, с другой креатуру, жизнь и смерть которого были в руках первого. Во-вторых, факт заключения договора с Крымским ханом как-то мало согласуется с общим образом действий султана Мухаммеда Фатиха в подобных случаях: он не любил входить ни с кем в обязательные отношения и отличался необыкновенной вероломностью, как это известно из его поступков с галатскими колонистами, с греческими патриархами и с гарнизонами многих сдававшихся на капитуляцию крепостей. В-третьих, вышеприведенный договор в этой своей форме впервые был опубликован Пейсонелем в конце прошлого столетия и потом уже с его легкой руки повторяется всеми историками. Ориенталисты Казимирский и Жобер, по-видимому, приписывают первоначальное открытие договора Ланглесу[809]. Но что г. Ланглес следовал в данном случае какому-либо из восточных источников, бывших в его распоряжении, на это нет пока несомненных доказательств; хронологические же соображения дают право предполагать, что он извлек вышеупомянутый договор из соч. Пейсонеля «Traite sur le commerce de la Mer Noire», которое явилось в свет раньше сочинения Ланглеса, и на которое Ланглес неоднократно делает ссылки.

В своих замечаниях касательно отношений Крымских ханов к турецким султанам Пейсонель между прочим опровергает существовавшее и распространенное в его время мнение о праве наследования престола Крымскими ханами от султанов османских в случае прекращения мужского поколения в династии Османской. Пейсонель говорит, что он справлялся и у ханских министров, и у татарских историков, и у других сведущих людей, но не нашел ничего подобного вышеприведенному предрассудку, повторенному, кстати сказать, и нашим почтенным историком Соловьевым[810]. В то же время Пейсонель высказывает уверенность, что в случае прекращения султанской династии турки непременно выбрали бы в султаны кого-нибудь из татарских царевичей, и пытается объяснить происхождение странного поверья одним случаем с Хаджи-Селим-Гераем, которого взбунтовавшиеся во время одной кампании янычаре будто бы хотели возвести на трон султанский[811]. Но в первом своем предположении Пейсонель ошибается, потому что не имел надлежащего понятия о том почти презрительном взгляде турок на своих братьев по крови и религии – татар, в котором он мог бы убедиться, заглянув в любое историческое сочинение турецких писателей; а второй факт не находит себе подтверждения ни у одного турецкого историка; Пейсонель же, приводя его, не указывает источника, откуда он его заимствовал. Между прочим он высказывает такое еще мнение: «Я не знаю, впрочем, – говорит он, – существует ли в архивах Оттоманской империи какой-либо особенный договор, забытый или игнорируемый даже татарскими принцами, который бы давал место этой претензии (т. е. претензии татарских царевичей на османский трон); но было бы странно, чтобы министры двора, которые сообщили мне в подробности все те условия, на каких ханы подчинились Порте, не имели никаких сведений о такой существенной статье»[812]. Теперь, когда уже приведено в известность столько важных исторических памятников турецкой и крымской истории, можно утвердительно отвечать на предположение Пейсонеля, что не существовало не только этой любопытной статьи, но и самого договора: ни в сборниках официальных грамот Муншиати Салатин Феридун-бея, ни у новейшего историка Джевдета, рывшегося в архивах и издавшего в свет некоторые любопытные архивные документы, нет и следов такого документа. Положим, что турецкие историки могли бы почему-нибудь скрыть его. Но даже крымские историки, да еще принадлежащее к фамилии Гераев, и те не приводят категорических доказательств его существования. Один Мухаммед-Герай говорит об этом, и то как будто повторяя темный слух, что был заключен письменный трактат между Мухаммедом Фатихом и Менглы-Гераем; но приводимые им условия этого трактата выражены в слишком общих чертах, сходных с теми напутственными речами, с которыми султаны обыкновенно обращались к новонареченным ханам при церемонии облечения их в ханские регалии. «После того как его (Менглы-Герая) облекли в пышные царские одежды, – читаем у Мухаммед-Герая, – они заключили между собою договор. Султан сказал: “Не станем мы, в противность чистому закону, при всяком удобном случае воевать друг с другом и наносить друг другу вред, а будем во всех делах оказывать взаимную помощь и, ведя брань с врагами веры, сквернообычными гяурами, будем мстить им. Впредь пусть род твой присягает мне, и на хутбе сперва пусть поминается мое имя, а потом имя того, кто будет ханом. Эти условия не должны выходить из рамок письменных договоров и должны быть соблюдаемы с обеих сторон”. Хан тоже согласился на это и, удостоившись чести поцеловать руку (султана), получил знамя, барабан и литавры, и таким образом Бенглы-Герай-султан был назначен ханом в область Крымскую. Договоры обеих сторон были написаны, и он (Менглы-Герай) благополучно и с почестями отправился в пределы Крыма»[813]. Вслед затем однако же историк оговаривается, что «упомянутый договор с течением времени забыт народом, но известен у высокопочтенных падишахов»[814].