Морские тайны древних славян - Сергей Дмитренко Страница 59

Славяне российские — кривичи, северяне, вятичи, радимичи — творили над умершими тризну: показывали силу свою в разных играх воинских, сожигали труп на большом костре и, заключив пепел в урну, ставили ее на столпе в окрестности дорог. Сей обряд, сохраненный вятичами и кривичами до времен Нестора, изъявляет воинственный дух народа, который праздновал смерть, чтобы не страшиться ее в битвах, и печальными урнами окружал дороги, чтобы приучить глаза и мысли свои к сим знакам человеческой тленности. Но славяне киевские и волынские издревле погребали мертвых; некоторые имели обыкновение вместе с трупом зарывать в землю сплетенные из ремней лестницы; ближние умершего язвили лица свои и закалывали на могиле любимого коня его.

Все народы любят веру отцов своих, и самые грубые, самые жестокие обыкновения, на ней основанные и веками утвержденные, кажутся им святынею. Так и славяне языческие, закоренелые в идолопоклонстве, с великою упорностию в течение многих столетий отвергали благодать Христову. Святой Колумбан, в 613 году обратив многих немецких язычников в веру истинную, хотел проповедывать ее святое учение и в землях славян, но, устрашенный их дикостию, возвратился без успеха, объявляя, что время спасения еще не наступило для сего народа. Видя, сколь христианство противно заблуждениям язычества и как оно в средних веках более и более распространялось по Европе, славяне отлично ненавидели его и, принимая всякого иноплеменного в сограждане, отворяя Балтийские гавани свои для всех мореходцев, исключали одних христиан, брали их корабли в добычу, а священников приносили в жертву идолам. Немецкие завоеватели, покорив вендов в Германии, долго терпели их суеверие, но, озлобленные, наконец, упорством сих язычников в идолопоклонстве и в древних обычаях вольности, разрушили их храмы, сожгли заповедные рощи и самых жрецов истребили, что случилось уже гораздо после того времени, как Владимир просветил Россию учением христианским.

Собрав исторические достопамятности славян древних, скажем нечто о языке их. Греки в шестом веке находили его весьма грубым. Выражая первые мысли и потребности людей необразованных, рожденных в климате суровом, он должен был казаться диким в сравнении с языком греческим, смягченным долговременною жизнию в порядке гражданском, удовольствиями роскоши и нежным слухом людей, искони любивших искусства приятные. Не имея никаких памятников сего первобытного языка славянского, можем судить о нем только по новейшим, из коих самыми древними считаются наша Библия и другие церковные книги, переведенные в IX веке св. Кириллом, Мефодием и помощниками их. Но славяне, приняв христианскую веру, заимствовали с нею новые мысли, изобрели новые слова, выражения, и язык их в средних веках, без сомнения, так же отличался от древнего, как уже отличается от нашего. Рассеянные по Европе, окруженные другими народами и нередко ими покоряемые, славянские племена утратили единство языка, и в течение времен произошли разные его наречия, из коих главные суть:

1) Русское, более всех других образованное и менее всех других смешанное с чужеземными словами. Победы, завоевания и величие государственное, возвысив дух народа российского, имели счастливое действие и на самый язык его, который, будучи управляем дарованием и вкусом писателя умного, может равняться ныне в силе, красоте и приятности с лучшими языками древности и наших времен. Будущая судьба его зависит от судьбы государства…

2) Польское, смешанное со многими латинскими и немецкими словами: им говорят не только в бывшем Королевстве Польском, но и в некоторых местах Пруссии, дворяне в Литве и народ в Силезии, по сю сторону Одера.

3) Чешское, в Богемии, в Моравии и Венгрии, по утверждению Иорданову, ближайшее к нашему древнему переводу Библии, а по мнению других богемских ученых, среднее между кроатским и польским. Венгерское наречие именуется славацским, но разнится от чешского большею частию только в выговоре, хотя авторы Многоязычного словаря признают его особенным. Впрочем, и другие славянские наречия употребляются в Венгрии.

4) Иллирическое, то есть болгарское; самое грубое из всех славянских — боснийское, сербское; самое приятнейшее для слуха, как многие находят, — славонское и далматское.

5) Кроатское, сходное с виндским в Стирии, Каринтии, Крайне, также с лаузицским, котбузским, кашубским и люховским. В Мейсене, Бранденбурге, Померании, Мекленбурге и почти во всем Люнебурге, где некогда славянский язык был народным, он уже заменен немецким.

Однако ж сии перемены не могли совершенно истребить в языке нашем его, так сказать, первобытного образа, и любопытство историков хотело открыть в нем следы малоизвестного происхождения славян. Мы знаем, что венеды издревле жили в соседстве с немцами и долгое время в Дакии (где язык латинский со времен Траяновых был в общем употреблении), воевали в империи и служили императорам греческим, но сии обстоятельства могли бы ввести в язык славянский только некоторые особенные немецкие, латинские или греческие слова и не принудили бы их забыть собственные, коренные, необходимые в самом древнейшем обществе людей, то есть в семейственном. Из чего вероятным образом заключают, что предки сих народов говорили некогда одним языком. Каким, неизвестно, но, без сомнения, древнейшим в Европе, где история находит их, ибо Греция, а после и часть Италии населена пеласгами, фракийскими жителями, которые прежде эллинов утвердились в Морее и могли быть единоплеменны с германцами и славянами. В течение времен удаленные друг от друга, они приобретали новые гражданские понятия, выдумывали новые слова или присваивали чужие и долженствовали чрез несколько веков говорить уже языком различным. Самые общие, коренные слова легко могли измениться в произношении, когда люди еще не знали букв и письма, верно определяющего выговор.

Сие важное искусство — немногими чертами изображать для глаз бесчисленные звуки — сведала Европа, как надобно думать, уже в позднейшие времена и, без сомнения, от финикиян, или непосредственно, или через пеласгов и эллинов. Нельзя вообразить, чтобы древние обитатели Пелопоннеса, Лациума, Испании, едва вышедши из дикого состояния, могли сами выдумать письмена, требующие удивительного разума и столь непонятного для обыкновенных людей, что они везде приписывали богам изобретение оных: в Египте Фойту, в Греции Меркурию, в Италии богине Карменте, а некоторые из христианских философов считали десять Моисеевых заповедей, рукою всевышнего начертанных на горе Синайской, первым письмом в мире. К тому же все буквы народов европейских: греческие, мальтийские, так называемые пеласгские в Италии, этрурийские (доныне видимые на монументах сего народа), галльские, изображенные на памятнике мученика Гордиана, Улфиловы, или готфские, кельтиберские, бетские, турдетанские в Испании, руны скандинавов и германцев более или менее сходствуют с финикийскими и доказывают, что все они произошли от одного корня. Пеласги и аркадцы принесли их с собою в Италию, а наконец и в Марселию к тамошним галлам. Испанцы могли научиться письму от самих финикиян, основавших Тартесс и Гадес за 1100 лет до Рождества Христова. Турдетане во время Страбоново имели письменные законы, историю и стихотворения. Каким образом европейский Север получил буквы, мы не знаем: от финикийских ли мореплавателей, торговавших оловом британским и янтарем прусским, или от народов южной Европы? Второе кажется вероятнее, ибо руническое и готфское письмо сходнее с греческим и латинским, нежели с финикийским. Оно могло в течение веков чрез Германию или Паннонию дойти от Средиземного моря до Балтийского с некоторыми переменами знаков.