Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу Страница 59

Меценат вернулся в Рим, счастливо женатый на Теренции. Ее двоюродная бабка, очень некрасивая вдова Цицерона, одобрила этого очаровательного мужчину из такой хорошей семьи. Ей было уже за семьдесят, она была на несколько лет старше Цицерона, но продолжала сама управлять своим огромным состоянием — железной рукой, с энциклопедическим знанием религиозных законов, позволявших ей уходить от уплаты налогов. Гражданская война Цезаря против Помпея Великого Раскидала и погубила ее семью. В живых остался лишь ее сын, буйный алкоголик, презираемый ею. Поэтому в ее груди образовалась пустота, в которую очень удобно вписался Меценат. Кто знает, возможно, однажды он станет наследником ее денег. Хотя он признался Октавиану, что убежден: она переживет их всех и найдет способ, как взять с собой свои деньги, когда наконец отойдет в мир иной.

Итак, на переговоры с Нероном Октавиан мог послать Мецената. Единственная проблема заключалась в том, что о своей страсти к Ливии Друзилле он до сих пор никому не сказал ни слова. Даже Меценату, который выслушает с серьезным видом и попытается отговорить его от этого странного союза. И уж конечно, зная глупость и несговорчивость Нерона, Меценат не обрадуется такому поручению. В душе Октавиан приравнял свою любовную лихорадку к отправлениям организма: никто не должен ни видеть этого, ни слышать. Боги не справляют нужду, а он — сын бога и однажды сам станет богом. В государственной религии было много такого, что он считал дешевыми эффектами, но его скептицизм не простирался до бога Юлия или до его собственного статуса. К богам он относился не так, как относятся греки. Для него бог Юлий — это не тот, кто сидит на горе или в храме, который Октавиан строил для бога Юлия на Форуме. Нет, бог Юлий был бесплотной силой, чье добавление к пантеону сил увеличивало власть Рима, мощь Рима, военное преимущество Рима. Какую-то часть этой силы получил Агриппа, Октавиан был уверен в этом. Но большая часть перешла к нему. Он чувствовал, как эта сила течет по его венам, и научился складывать пальцы пирамидкой, чтобы этой силы прибавлялось.

Мог ли такой человек признаться в слабости другому человеку? Нет, не мог. Он мог признаться в своих разочарованиях, переживаниях, приступах депрессии. Но никогда в слабости или в недостатках характера. Поэтому не могло быть и речи, чтобы прибегнуть к услугам Мецената. Придется самому провести переговоры.

В двадцать третий день сентября он праздновал день своего рождения. Ныне он отмечал этот день двадцать четвертый раз. После убийства его божественного отца словно туман опустился на все последующие годы. Он не помнил, как ему удалось распределить свои силы так, чтобы выстроить карьеру, зная, что некоторые его подвиги были обязаны безрассудствам юности. Но они дали хорошие плоды, и он помнил только это. Филиппы был как водораздел. После Филипп он ясно помнил все. И он знал почему. После Филипп он запугал Антония и победил. Простое требование: голова Брута. Тогда перед его мысленным взором открылось будущее, и он увидел свой путь. Антоний сдался после целого спектакля, который начался с ужасающего гнева и закончился трогательными слезами. Да, он сдался.

С тех пор его встречи с Антонием были редки, но с каждой встречей он чувствовал себя сильнее и при последней встрече высказал ему все на одном дыхании. Он больше не был равным Антонию. Он был выше Антония. По какой-то причине он вспомнил Катона Утического — может быть, потому, что богу Юлию никогда не удавалось сломить его, — и понял наконец то, что всегда понимал бог Юлий: никто не сможет сломить человека, который понятия не имеет, что у него есть изъян. Убери Катона Утического из этого уравнения — и ты получишь Тиберия Клавдия Нерона. Еще один Катон, только без интеллекта.

Он пошел к Нерону утром, после того как ушел последний его клиент, но до того, как сам Нерон отправится подышать влажным зимним воздухом и узнать, что происходит на Форуме. Если бы Нерон был известным юристом, он мог бы защитить какого-нибудь знатного негодяя от обвинений в казнокрадстве или мошенничестве, но его адвокатская практика не пользовалась успехом. Он защищал своих друзей, если они просили. Но в последнее время никто не просил. Круг его знакомых был невелик, состоял из аристократов-неудачников, таких как он, и большинство из них последовали за Антонием в Афины, предпочитая это жизни в Риме Октавиана, с его налогами и бунтами.

Нерон с огромным удовольствием отказал бы в приеме этому нежелательному посетителю, но вежливость говорила, что он должен принять, а педантичность просто требовала этого.

— Цезарь Октавиан, — жестко приветствовал он, вставая, но не выходя из-за стола и не протягивая руки. — Прошу, садись.

Он не предложил ни вина, ни воды, просто опустился в кресло, глядя на это ненавистное лицо, такое гладкое, потрясающе молодое. Оно напомнило, что ему уже сорок с лишним, а он еще не избирался консулом. Он был претором в год Филипп, но никому не помог в карьере, и меньше всего себе. Если он не сумеет поправить свое финансовое положение, то никогда не будет консулом, ибо, чтобы его выбрали, нужны огромные взятки. Почти сто человек претендовали на преторство на будущий год, а сенат говорил, что должность получат только шестьдесят или чуть больше. Это вызовет целый поток экс-преторов, претендующих на все консульства в следующем поколении.

— Что тебе нужно, Октавиан? — спросил он.

Лучше сказать сразу.

— Мне нужна твоя жена.

Нерон лишился дара речи. Тусклые глаза расширились, он открыл рот, хватая воздух, поперхнулся, неуклюже поднялся и побежал к графину с водой.

— Ты шутишь, — проговорил он, тяжело дыша.

— Вовсе нет.

— Но… но это смешно!

Затем смысл просьбы стал доходить до него. Стиснув губы, он возвратился к столу и снова сел, сжав в руке дешевый глиняный кубок. Его набор позолоченных бокалов и графинов давно исчез.

— Тебе нужна моя жена?

— Да.

— То, что она неверна, уже достаточно плохо, но чтобы с тобой!..

— Она тебе не изменяла. Я только один раз увидел ее на руинах Фрегелл.

Придя к выводу, что просьба Октавиана продиктована не похотью, а носит какой-то иной характер, Нерон спросил.

— Для чего она тебе нужна?

— Чтобы жениться.

— Значит, она все-таки мне изменила! И этот ребенок твой! Я проклинаю ее, проклинаю ее, cunnus! Но так просто ты ее не получишь, ты, грязный mentula! Она выйдет из моих дверей, и о ее позоре узнают все!

Вода из кубка расплескалась, рука, державшая его, дрожала.

— Она не повинна ни в каком грехе, Нерон. Как я сказал, я видел ее один только раз, и от начала до конца этой встречи она вела себя абсолютно прилично — такие изысканные манеры! Ты выбрал хорошую жену. Поэтому я хочу на ней жениться.

Что-то в обычно непроницаемых глазах Октавиана подсказало Нерону, что он говорит правду. Его умственный аппарат уже исчерпал свой лимит. Нерон обратился за помощью к логике.

— Но обычно люди не ходят к мужьям за их женами! Это нелепо! Что ты хочешь от меня услышать? Я не знаю, что сказать! Ты это несерьезно! Такие вещи не делаются! В тебе есть немного благородной крови, и ты должен знать, что такие вещи не делаются!