Эпоха Михаила Федоровича Романова - Дмитрий Иловайский Страница 58

Долгое пребывание датчан в Москве, усилившее неприязненный взгляд русских на иноземцев, имело, однако, немаловажные последствия со стороны происшедшего тогда открытого вероисповедного столкновения или формального препирательства московских богословов с лютеранским пастором. Хотя эти богословы и приписывали себе победу, однако для них самих и для всех следивших за прениями сделалось ясно: как трудно было нашим полемистам-начетчикам бороться с западным европейцем, научно образованным, который прямо упрекал их в незнании греческого языка, грамматики и вообще «свободных наук». Только с помощью двух природных греков и одного киевского или южнорусского монаха московские богословы вышли из своего затруднительного положения. Кроме того, в своих письменных аргументах они широко воспользовались южнорусскими полемическими трудами, появившимися в эпоху борьбы с унией. Это наглядное превосходство греческих и южнорусских ученых, в свою очередь, вызвало намерение и в Москве завести высшее училище, по образцу Киевской коллегии. Но такое намерение прошло несколько стадий, прежде нежели осуществилось. Что касается царских дочерей, то неудачные поиски за иноземными принцами имели печальные последствия для московских царевен: отныне они осуждались на безбрачие и принуждены были проводить свое однообразное существование в дворцовых теремах. Политика Романовых в стремлении оградить свою царскую семью от подданных высокою стеною, повторяем, не допускала и мысли о браке царевен с сыновьями московских князей и бояр, предпочитая им в этом отношении даже служилых татарских ханов. Так, по известию иностранца Олеария, молодому касимовскому хану предлагали руку одной из царских дочерей, разумеется, с условием, чтобы он крестился; но хан отклонил это предложение.

Любопытно, что этою нашею погонею за женихами из знатных иноземцев ловко воспользовался один искатель приключений. В 1642 году, т. е. в начале датско-московского сватовства, в Москве появилась какая-то личность под именем чешского графа Шлика, будто бы удалившегося из отечества от гонения католиков на протестантов; он привез рекомендательное письмо от обманутого им короля Христиана IV. Мнимого графа приняли с большим почетом. Он изъявил желание креститься в православную веру и вступить в царскую службу. Федор Иванович Шереметев, в то время первый и ближайший к государю боярин, был крестным его отцом. Новокрещеному пожаловали княжеский титул: он стал именоваться князем Львом Александровичем Шляковым-Чешским, получил от царя большое жалованье и женился на внучатой племяннице Федора Ивановича Марфе Васильевне Шереметевой. Говорят, что его виды простирались еще выше: на руку царевны Ирины Михайловны; но узнав, что ее уже сватают за датского принца, он «помирился на браке с дочерью знатного и богатого боярина» (Олеарий). Впоследствии узнали о самозванстве Шлякова; царь Михаил, хотя и был очень тем огорчен, однако не лишил его княжеского достоинства, а ограничился выговором и заключением его на некоторое время в Чудов монастырь на покаяние. ^[18]