Крупская - Леонид Млечин Страница 58

Это поручение высшего руководства страны держалось в полной тайне. Особую миссию исполнял министр здравоохранения СССР Борис Васильевич Петровский, кстати говоря, многим обязанный Крупской. Академик медицины Петровский был хирургом. Задание он получил не по специальности. Но в Кремле доверяли только ему.

Накануне столетнего юбилея Владимира Ильича Ленина в 1970 году советские руководители с опаской ожидали появления на Западе книги о причинах смерти вождя революции. В западной печати периодически появлялись упоминания о том, что он умер от невылеченного сифилиса.

Министру здравоохранения СССР поручили разобраться в причинах смерти Владимира Ильича. Разрешили познакомиться с двумя историями болезни Ленина. Первую завели в связи с ранением в 1918 году, вторая отражает развитие его основной болезни начиная с 1921 года. Обе держались в секрете.

Худшие опасения политбюро оправдались. Ленина пользовала большая группа врачей — лучшие российские специалисты и иностранные профессора, их заманили в Москву большими деньгами. Из истории болезни следовало, что врачи подозревали у Ленина стыдную болезнь. Каково это было сознавать Надежде Константиновне Крупской?

Сам Ленин лучше медиков понимал, что с ним что-то не так. Повторял:

— Какое странное заболевание.

Его угнетала потеря памяти, речи.

«Слухи о болезни Ленина, — отметил в дневнике профессор-историк Юрий Готье в конце февраля 1922 года, — досужие люди рассказывают, что будто бы он бредит, что его преследует Божья Матерь. Что он не совсем здоров, это, кажется, верно».

Ленин огорченно констатировал в записке своему заместителю в правительстве Льву Каменеву: «Ухудшение в болезни после трех месяцев лечения явное».

На помощь отечественным светилам призвали врачей из Германии. Ленин испытывал неудобство оттого, что это делается ради него одного. 21 марта 1922 года сказал управляющему делами Совнаркома Николаю Петровичу Горбунову, чтобы приезжие медики пользовали и других видных большевиков: «Ввиду выезда Крестинского в Москву с немецкими специалистами по нервным болезням для осмотра группы крупных работников предложить секретариату ЦК поручить этому врачу, который состоит для проверки лечения ответственных работников (а если такового врача нет вопреки многочисленным постановлениям ЦК, то надо назначить на это непременно особого врача), поручить составить список товарищей, подлежащих осмотру, и принять все меры для того, чтобы они были своевременно приезжим врачом осмотрены».

Просил Горбунова «предложить немецким врачам поступить к нам на службу». Но и именитые немецкие врачи не распознали ленинский недуг.

«Вызванные из-за границы профессора Фёрстер и Клемперер не нашли, как и русские врачи, у Владимира Ильича ничего, кроме сильного переутомления, — вспоминала Мария Ульянова. — Они констатировали “возбудимость и слабость нервной системы, проявляющуюся в головных болях, бессоннице, легкой физической и умственной утомляемости и склонности к ипохондрическому настроению”».

После осмотра врачами, 4 апреля 1922 года, Ленин уехал в Горки, оттуда попросил Кремлевскую аптеку прислать ему две-три упаковки веронала (снотворное) и сомнацетина (сосудорасширяющий препарат). Те же препараты заказывал советскому полпреду в Берлине.

Восемнадцатого апреля 1922 года полпред Крестинский доложил председателю правительства: «С тем же курьером, который передаст Вам это письмо, посылаю Вам, согласно Вашей просьбе, по три коробочки веронала, адолина и сомнацетина».

Крестинский, охотно исполнявший личные просьбы вождя, был заметной фигурой в Берлине. Выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, он знал иностранные языки и легко интегрировался в дипломатическую жизнь.

«Умный, осторожный и мужественный человек, — вспоминал его один из работников Коминтерна, — он был еще молод, сильная близорукость придавала его острому взгляду за полусантиметровыми стеклами очков застенчивое выражение. Высоким лысеющим лбом, маленькой бородкой он походил на ученого».

Через неделю, получив посылку из Берлина, Ленин любезно ответил:

«Тов. Крестинский! Очень благодарю за присланное лекарство».

Немецкие врачи советовали Владимиру Ильичу уехать в горы, много гулять и дышать воздухом на высоте от 700 метров до километра. 6 апреля Ленин попросил Серго Орджоникидзе присмотреть ему подходящее место на Кавказе. Предположил, что ему понадобится для поездки отдельный вагон с вооруженной охраной.

Прежде чем окончательно решить, куда ехать, Владимир Ильич посоветовался с Федором Александровичем Гетье. Он лечил и Ленина, и Крупскую. Почти восемь месяцев прожил вместе с ними во время обострения болезни Владимира Ильича. Ленин интересовался, какое место подойдет Надежде Константиновне — с учетом мучившей ее базедовой болезни.

Пометил для себя:

«Кисловодск — подходящий.

Боржом — подходящий.

Красная Поляна — слишком жарко и в котловине.

Нальчик — высота? (хорошее место).

Море нежелательно для Надежды Константиновны; всё Черноморское побережье».

Хотели было ехать в Боржоми. Орджоникидзе рекомендовал бывший дворец великого князя Николая Михайловича, главнокомандующего Кавказской армией, — на левом берегу реки Куры. Но отъезд на Кавказ отложили. А лотом идея отдыха в горах вовсе отпала.

Десятого мая Ленин оповестил Орджоникидзе:

«Дорогой товарищ! Я на Кавказ не еду. Будьте любезны, пока (всё лето) для конспирации распространяйте слух, что еду».

Теперь Ленин просил заместителя председателя ГПУ Иосифа Уншлихта посоветовать, где можно отдохнуть на Урале. Тот рекомендовал местечко Шарташ в четырех километрах от Екатеринбурга, там большое озеро и дивный сосновый лес.

Но никуда они с Надеждой Константиновной не уехали.

Когда Ленин шел по коридору, у него произошел сильный спазм — отказала правая нога. Паралич. Он рухнул на пол. Мужчин рядом не оказалось. Женщины поднять его не могли. Ленин не велел никого звать. Через несколько минут нога стала действовать. Он сам поднялся, дошел до своей комнаты и лег.