Мой муж Сергей Есенин - Айседора Дункан Страница 58
Мой муж Сергей Есенин - Айседора Дункан читать онлайн бесплатно
Оставшись одна в Швейцарии, я предалась чувству усталости и меланхолии. Я не могла долго оставаться в одном месте и, мучимая тоской, путешествовала в автомобиле по всей Швейцарии, пока наконец, подчиняясь непреодолимому порыву, не поехала обратно в Париж. Я была совершенно одна, так как не выносила общества людей. Даже брат Августин, присоединившийся ко мне в Швейцарии, не мог на меня повлиять. Я дошла до такого состояния, что самый звук человеческого голоса был мне отвратителен, а люди, входившие в мою комнату, казались неживыми и далекими. И вот ночью я подъехала к дверям своего парижского дома в Ниель. Все было пустынно, и только у ворот в сторожке жил старик, присматривавший за садом.
Я вошла в свое обширное ателье, и на мгновение вид моих голубых занавесей напомнил мне искусство и мою работу, и я решила попытаться вернуться к ней. С этой целью я послала за моим другом и аккомпаниатором Генером Скином, но звуки знакомой музыки только вызвали слезы. Я заплакала впервые после смерти детей. Всев этом месте остро напоминало мне дни, когда я была счастлива. Скоро меня стали преследовать галлюцинации, мне слышались голоса детей в саду, и когда однажды я вошла в домик, где они жили, и увидела разбросанные игрушки и платья, я совершенно обессилела и поняла, что не могу оставаться в Ниелье. Все же я заставила себя пригласить несколько друзей.
По ночам я не была в состоянии спать и все время чувствовала роковую близость реки. Будучи не в силах дольше жить в такой атмосфере, я снова села в автомобиль и отправилась на юг. Только в автомобиле, мчавшемся со скоростью семидесяти или восьмидесяти километров в час, могла я найти успокоение от грызущей меня тоски. Я перевалила через Альпы и стала странствовать по Италии, то оказываясь в гондоле на каналах Венеции и плавая целую ночь, то блуждая по старинному городу Римини. Я провела одну ночь во Флоренции, где, как я знала, проживает Крэг, и мечтала послать за ним, но он был женат и затянут семейной жизнью, и я, подумав, что это может вызвать семейные раздоры, отказалась от своей мысли.
Однажды, остановившись в приморском городке, я получила телеграмму следующего содержания: «Айседора, я знаю, что вы странствуете по Италии. Прошу вас, посетите меня. Я сделаю все, чтобы вас утешить. Элеонора Дузе». Я так и не узнала, как она открыла мое местопребывание, чтобы отправить телеграмму, но, прочитав магическое имя, я поняла, что Элеонора Дузе — единственный человек, которого я хочу видеть. Телеграмма была из Виареджио, как раз по другую сторону мыса, где я находилась. Я немедленно выехала в автомобиле, послав предварительно благодарственный ответ Элеоноре, чтобы предупредить о своем приезде. Я приехала в Виареджио ночью во время страшной бури. Элеонора занимала маленькую виллу вдали от населенных мест, но в «Гранд-Отеле» оставила мне записку с просьбой ехать прямо к ней.
На следующее утро я поехала к Дузе, которая жила в вилле розового цвета за виноградником. Она вышла мне навстречу, словно сияющий ангел, по аллее, увитой виноградом. Она меня приняла в свои объятия, и ее удивительные глаза излучали на меня столько любви и нежности, что я почувствовала себя, как должен был себя почувствовать Данте, когда встретил божественную Беатриче.
Я поселилась в Виареджио, находя поддержку в лучистых глазах Элеоноры.
Она меня баюкала в своих объятиях, успокаивая мою боль, и даже не столько утешала, сколько, казалось, принимала мое горе на себя. Я поняла, что не могла переносить общества других людей, потому что все они разыгрывали комедию, стараясь меня развеселить и делая вид, что все забыто. Элеонора же сказала: «Расскажите мне о Дердре и Патрике» — и заставила меня повторить все их словечки, описать их привычки и показать фотографии, которые целовала и над которыми плакала. Она никогда не советовала перестать горевать, но горевала вместе со мной, и впервые со дня смерти детей я почувствовала, что я не одна. Элеонора Дузе была сверхчеловеком. Ее сердце было так велико, что могло вместить всю трагедию мира, а дух сиял через всю тьму земных страданий. Во время прогулок у моря мне часто казалось, что ее голова касается звезд, а руки дотрагиваются до вершин гор.
Элеонора преклонялась перед Шелли и иногда в конце сентября, во время постоянных бурь, когда беспрестанные молнии освещали мрачные волны, указывала на море, говоря: «Смотрите — вот отблеск пепла Шелли, он там. Он ходит по волнам».
Преследуемая любопытными взорами в гостинице, я наняла виллу. Но что могло заставить меня сделать такой выбор? Это был большой красный кирпичный дом в глубине унылого, хвойного леса, окруженный со всех сторон высокой стеной. Грустный снаружи, внутри он был так печален, что не поддается описанию. Когда-то, по рассказам окрестных жителей, там жила дама, охваченная несчастной страстью к высокой особе австрийского двора, некоторые даже уверяли, к самому Францу-Иосифу. Этой даме пришлось увидеть постепенно впадающим в безумие сына, родившегося от этой связи. В верхнем этаже виллы находилась маленькая комната с окнами, защищенными решеткой, и с маленьким квадратным отверстием в двери, через которое, по-видимому, подавалась пища бедному молодому безумцу, когда он становился опасен. На крыше была большая открытая терраса с видом на море и на горы. Это мрачное жилище, вмещавшее в себя по крайней мере шестьдесят комнат, привлекло мое внимание, и я его наняла. Мне понравился хвойный лес, окруженный стеной, и вид с террасы. Я предложила Элеоноре там поселиться, но она вежливо отказалась и переехала из своей летней виллы в маленький белый домик поблизости.
Дузе относилась очень своеобразно к переписке с друзьями. Живя в другой стране, она не чаще одного раза в три года посылала длиннейшую телеграмму, живя же под боком, ежедневно, а иногда и по два, по три раза в день писала очаровательные записки Мы встречались и часто гуляли по берегу моря, и Дузе говорила: «Муза трагического танца гуляет с музой трагедии». Как-то во время прогулки по морскому берегу Дузе повернулась ко мне. Заходящее солнце озарило ее голову светом, точно огненным ореолом. Она долго и внимательно рассматривала меня.
— Айседора, — сказала она наконец, задыхаясь, — не ищите, не ищите больше счастья. На вашем челе лежит печать земного несчастья. То, что с вами произошло, только пролог. Не искушайте больше судьбы.
О, Элеонора, если бы я послушалась вашего предупреждения! Но надежда — цветок, который трудно убить, и сколько бы ни срывать и ни уничтожать листьев, он всегда будет выпускать новые ростки.
Дузе была тогда великолепным существом в полном расцвете жизни и ума. Идя по морскому берегу, она шагала широкими шагами, не так, как ходят все другие женщины. Она не носила корсета, и ее фигура, в те времена очень широкая и полная, огорчила бы любителя мод, но зато выражала благородное величие. Во всем сказывалась ее великая и измученная душа. Часто она мне читала отрывки из греческих трагедий или из Шекспира, и однажды, когда она мне прочла несколько строк из «Антигоны», я подумала, какое преступление, что это дивное чтение пропадает для мира. Неверно то, что Дузе покинула сцену в расцвете своего таланта, как некоторые предпочитают думать, вследствие несчастной любви, или какой-либо другой сентиментальной причины, или вследствие болезни Правда, позорная правда в том, что никто не оказал ей помощи и у нее не было средств на осуществление своих взглядов об искусстве, как она этого желала. Мир, «любящий искусство», в течение пятнадцати лет позволил величайшей артистке Вселенной мучиться в бедности и одиночестве. Когда Моррис Гест наконец это понял и устроил ей турне по Америке, было слишком поздно. Она умерла во время этой поездки, трогательно стараясь набрать деньги, необходимые для ее работы, которой она ждала столько лет.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments