Денис Давыдов - Александр Бондаренко Страница 58

Однако теперь он поступил под начало генерал-лейтенанта барона Винцингероде, в подчинении которого состояли 2-й пехотный корпус генерал-лейтенанта принца Евгения Вюртембергского и 2-й резервный корпус генерал-майора Сергея Алексеевича Тучкова (брата погибших при Бородине генералов Николая и Александра Тучковых). На этом фоне отряд Давыдова явно терялся — как, разумеется, терялось и его былое значение, так что отныне вряд ли уже стоило искать Давыдова в реляциях главнокомандующего.

И вот тому наглядное свидетельство: в Журнале военных действий указано, что 12 февраля 1813 года «корпус генерал-лейтенанта барона Винцингероде следует по направлению к Равишу, а авангард его в Германштадте, а между сим корпусом и отрядом генерал-майора графа Воронцова наблюдает сообщение полковник Давыдов» ^[289]. То есть отряд Дениса выполнял задачу по фланговому охранению наступающих войск. Более тут рассказывать нечего, ибо французы бежали, не оказывая реального сопротивления.

О том же, какую задачу выполнял Давыдов под Калишем, где в бою 1(13) февраля барон Винцингероде наголову разбил корпус генерала Рейнье — при этом в плен были взяты саксонский генерал-майор Ностиц, полсотни офицеров, 200 нижних чинов, два знамени и семь пушек, — вообще неизвестно. Вскоре зато произошел тот самый эпизод, который Давыдов назвал «последний наезд мой»…

Как мы уже сказали, это было то благословенное время, когда «партизанские отряды занимали города», всем казалось, что окончание войны не за горами и что Великой армии в России нанесен воистину смертельный удар. Теперь оставалось выполнить то, что по-французски называется «coup de grâce» — «удар милосердия», коим рыцарь добивал смертельно раненного соперника. Но вряд ли кто сможет отрицать, что даже самым отважным и благородным рыцарям было присуще чувство честолюбия. А потому, как писал Денис, «в этом предположении мира каждый начальник многочисленной части войск бросался стремглав к сочетанию памяти о себе с последним выстрелом такой необычайной войны, к начертанию имени своего на последней странице такой грандиозной эпопеи, — стремление благородное, и в котором начальники мои никому не уступали. Вот почему Блюхер, обладаемый желанием захватить Дрезден лично, отстранял Винценгероде к Гоэрсверду; Винценгероде, с теми же мыслями, отстранял Ланского ^{126} и меня (находившегося тогда под командою Ланского) к Мейссену. Но Винценгероде под разными предлогами медлил в исполнении ему предписанного и, так сказать, украдкой подползал к привлекавшему предмету. Я тогда не понимал этого особого рода квинтича ^{127}, еще менее предвидеть мог, чтобы все взаимные тонкости начальников моих остались втуне и что я определен судьбою, поддев их обоих, сломить себе голову» ^[290].

Несмотря на всю нашу любовь к Давыдову, в его рассказ про подобную наивную доверчивость верится с большим трудом. Скорее всего, Денис, как и его вышеназванные начальники, был охвачен тем же «благородным стремлением» «сочетать память о себе с последним выстрелом». Нет сомнения и в том, что сердце нашего героя точил червячок ревности по отношению к «покорителю Берлина» Александру Чернышёву, былому однополчанину-кавалергарду и тоже командиру «летучего» отряда. По годам Чернышёв был моложе Давыдова, но уже имел чин генерал-майора и звание генерал-адъютанта; за взятие Берлина он был удостоен «третьего Георгия».

Движимый всеми этими причинами, Давыдов решил захватить Дрезден. Но если Винцингероде «украдкой подползал» к городу, то наш гусар и партизан задумал разрешить все дело лихим кавалерийским наскоком — в прямом и переносном смысле этого понятия. Притом он прекрасно понимал, что для такого предприятия людей у него недостаточно, хотя город и обороняли «сравнительно незначительные силы» противника под командой дивизионного генерала Дюрютта ^{128}.

То же самое понимал и барон Винцингероде. Бывший генерал-майор и князь Сергей Григорьевич Волконский вспоминал в сибирской ссылке:

«Наш корпус продолжал свое движение, было приказано командующему легким отрядом отдельным полковнику Денису Давыдову идти к неприятелю на Дрезден, именно, чтоб по малочисленности отряда не дать вида, что мы имели намерение [идти] на Дрезден, а только чтоб занять французов и дать время всему корпусу переправиться через Эльбу в Мейсене и тем иметь возможность не дать возможности французским войскам, занимавшим Дрезден, отступить» ^[291].

7(19) марта в деревне Бернсдорф, по пути к столице Саксонии, Давыдов встретился с флигель-адъютантом ротмистром Кавалергардского полка Михаилом Орловым — тем самым, который летом 1812 года подарил ему идею партизанских действий. Вскоре после того и сам Орлов стал начальником штаба в большой партии, которой командовал генерал-лейтенант Дорохов, отличился при взятии города Вереи в конце сентября, за что был награжден орденом Святого Георгия IV класса, а затем возглавил «летучий» отряд. Друзья определили перспективу: Михаил намеревался переправиться через Эльбу, чтобы угрожать городу с левого берега, а Денис готов был предпринять фронтальную атаку.

Тем временем обстановка в Дрездене стремительно менялась. Еще 12 февраля город покинул король; 23-го сюда вступил генерал Рейнье с остатками полуразбитого саксонского корпуса; 1 марта в Дрезден пришел маршал Даву, а Рейнье, сдав свои войска генералу Дюрютту, покинул город… 7 марта и до самого утра 8-го французы перевозили через Эльбу, из Нового Города (Нейштадта) в Старый, пушки и ценности, а затем Даву взорвал мост и ушел в сторону Мейссена, оставив в Дрездене Дюрютта и ошметки 7-го корпуса.

8 (20) марта, после разговора с Орловым, Давыдов направил к городу ротмистра Александра Чеченского и 1-й Бугский казачий полк, состоявший не более чем из полутора сот сабель. Проведя разведку боем, ротмистр сообщил: Новый Город — та часть Дрездена, что располагалась на правом берегу Эльбы — практически пуст. А какой партизан упустит то, что плохо лежит?!

«Закипела кровь молодецкая, но вместе с тем чинопочитание ухватило меня за ворот. Будучи под командою Ланского, с которым я сверх того был и приятелем, я и страшился, и совестился отважиться на это предприятие совершенно уже без его ведома. Курьер поскакал к нему в Бауцен с запискою; я писал к нему слово в слово:

„Я не так далек от Дрездена. Позвольте попытаться. Может быть, успех увенчает попытку. Я у вас под командой: моя слава — ваша слава“.

По случаю тихой езды саксонских почтальонов я не прежде как по прошествии семи часов получил ответ от Ланского.

Он писал мне: „Я давно уже просил позволения послать вас попартизанить, но отказ был ответом на мою просьбу, полагая, что вы нужны будете здесь в 24 часа, а я, полагая эти меры слишком робкими, разрешаю вам попытку на Дрезден. Ступайте с Богом. Ланской“» ^[292].