Вокруг трона Ивана Грозного - Геннадий Ананьев Страница 58

Не лишней оказалась такая предусмотрительность — крымцы появились в Поле. По всему видно, не большим походом, но всё же довольно внушительным. Не сакмы разбойные, а целых три тумена. Вроде бы на большую охоту вышли за Перекоп, так, во всяком случае, утверждали нукеры, которых лазутчикам удавалось заарканить. Все — с одного голоса. Пытай — не пытай, иного слова не вымучаешь. Но вот попал в руки лазутчиков сотник. Вполне благоразумный. Сразу же согласился рассказать обо всём, что ему известно, только с одним условием: большому воеводе.

Поскакали с ним (благо у лазутчиков по заводному коню) прытко в Новосиль, который пожалован был Иваном Грозным князю Михаилу Воротынскому, дабы наладил он крепкую порубежную стражу. Сам князь в тот момент находился в своей родовой вотчине в Воротынске, возглавлял же дружину и порубежных казаков воевода Косьма Двужил. Тот сразу же смекнул, сколь важен захваченный язык, который без всякого принуждения рассказал о замыслах царевичей, возглавлявших поход. План такой: один тумен идёт на Тулу, захватив же её, скачет к Серпухову. Вроде бы как главная сила и единственная. Два других тумена спешно выходят к Вязьме и далее по прямоезжей дороге — на Москву. На ней нет большой русской рати, заступить путь будет некому. Под Москвой тумены окажутся внезапно, а войска в ней нет. Как считают царевичи, князь Иван ушёл с войском в поход на Литву.

Сотник, конечно, имел не проверенные данные: Иван Грозный только собирался в поход, даже не определив точного времени для его начала, но разве это важно? Раскрытый план противников немедленно должен был стать известным главному воеводе Окской рати. Двужил, определив охрану в полусотню дружинников при трёх заводных конях, приказал скакать, не жалея коней, в Белев через Мценск. Сотнику, возглавившему охрану, Косьма Двужил велел передать князю Владимиру Андреевичу свой план разгрома крымцев; он заключался в том, чтобы пропустить тумен к Туле без сечи, сделав вид, что он нежданно-негаданно появился, дружинам же Белёва, Новосиля, Воротынска и иных Верхнеокских князей встать заслоном на реке Проне, заступив тем самым пути отхода крымским туменам в Поле. На переправах же через Угру, особенно у Юхнова, выставить два, а то и три полка с мощным огневым нарядом. Такую оборону крымцам не одолеть.

Князю Владимиру Андреевичу понравился предложенный воеводой Косьмой план, и он тут же разослал гонцов ко всем Верхнеокским князьям, определив главным воеводой сборной рати князя Михаила Воротынского; сам же решил провести «заход с тыла», как он обозначил манёвр на Угре.

Одного полка, как определил князь Владимир, вполне хватит для обороны всех важных переправ на Угре, если этому полку придать достаточно пушек. Пример имелся: сражение на Угре при Иване Третьем Грозном, в котором царёву войску пришлось иметь дело с несколько раз превосходящим его противником. Тремя же полками, сосредоточив их тайно в верховьях Угры, выйти к Мосальску и Мощевску, как только крымцы подойдут к переправам в районе Юхнова.

Тактически верный расчёт: крымцы наверняка бросят все силы, чтобы одолеть обороняющих переправы, вот тогда — в спину им удар. Стремительный, мощный. Побегут крымцы в Поле. Никуда не денутся. А на их пути — князь Михаил Воротынский.

Если же тумен под Тулой тоже не одумается, пару полков можно направить туда. Обломают крымцам эти полки рога.

Задуманное удалось на славу. Едва ли треть крымцев смогла улепетнуть из пределов Русской земли. Победа значительная, можно посылать вестника к царю Ивану Грозному и ждать от него ласкового слова, а то и приглашения на почестный пир.

Благодарственное слово князю Старицкому из Кремля пришло, но приглашения не последовало. Более того, воля Ивана Васильевича такова: к исходу лета со своей дружиной и той частью царёва полка, что под его началом, идти, не заезжая в Москву, на Ельню и там ждать государева слова.

«Видимо, ждать до похода на Литву. Не одну неделю», — заключил князь Владимир с досадой. Ему хотелось побыть хотя бы малое время в Старице, где скучала его жена и где рос шалунишка сын, но разве ослушаешься приказа царя? Тогда уже точно обвинят в мятеже.

И почему в Ельню? Почему не в Смоленск? В Смоленске и для ратников больше удобств и для него, с боярами — хоромы приличные. А что Ельня? Захолустный городок.

«Всё ради того, чтоб сохранить в тайне подготовку к походу», — утешал себя князь Владимир Андреевич, хотя и понимал ложность таких предположений.

Однако постепенно рассеивалось невольно даже это призрачное утешение: недели шли за неделями, а князю Владимиру никаких распоряжений не поступало, и он не знал, отчего медлит Иван Васильевич с походом. Вот миновала и расхлябистая осень, вот лёг первый снег. Самое удобное время для похода: дороги тверды от мороза, даже в низинах, а сугробов ещё не намело — двигайся с любым обозом за милую душу.

«Не передумал ли Иван Васильевич с походом?»

Нет. Царь не передумал. Он ожидал послов от Сигизмунда, который известил его из Кракова о посольстве. Если выказывают уступчивость недруги, почему не принять её. Мир, как известно, лучше, чем война, даже победоносная.

Ждать-то Иван Грозный ждал, но готовил и рать. И не в Смоленске, как намеревался прежде, а в Можайске. Хана крымского он теперь не опасался, ибо, получив добрую зуботычину, тот на пару лет остепенится; вот и собиралось в Можайске великое войско. Как свидетельствуют летописцы, ратников было ополчено двести восемьдесят тысяч, пушек собрали двести, обоз насчитывал восемь тысяч девятьсот параконок. Двинулось к Полоцку всё это войско 31 декабря 1563 года.

Князь Владимир Андреевич получил приказ присоединиться со своей дружиной и частью царёва полка к общему строю. Замыкающим. Не позвал Иван Грозный брата к своему стремени.

Едва осадили Полоцк, ещё даже не начали его обстреливать из пушек, как пришла весть, что из Минска на помощь осаждённому городу вышел гетман Радзивилл с сорока тысячами литовцев, с двадцатью пушками. Иван Грозный принял решение ускорить штурм крепости и одновременно заступить путь этот подмоге, для чего выделить полки князей Репнина и Полоцкого под главным воеводством князя Владимира Андреевича.

Снова оказался князь вдали от главных событий, в стороне от царя-брата. Обидно. Очень обидно. Выше головы, однако же, не прыгнешь. Одно успокаивает: можно в предстоящей сече отличиться, тогда Иван Васильевич не сможет не заметить воеводского мастерства своего брата. На громкую победу князь надеялся, ибо знал, что Радзивилл дал слово королю Сигизмунду во что бы то ни стало спасти осаждённый город.

Но исподволь тревожил Владимира Андреевича вопрос: отчего Иван Грозный послал против Радзивилла всего двадцать тысяч конников и десяток длинноствольных пищалей? Мало что ли у него сил для взятия города? Если Радзивилл проявит решительность, сеча сложится явно не в пользу русских полков, тогда — позор или героическая смерть в рукопашном бою. Как ни старался князь Старицкий избавиться от этой назойливой мысли, она липла осенней мухой.

Сечи с Радзивиллом не произошло. Увидя русские полки, занявшие удобные высотки, он не решился атаковать их. Обошлось вялой пушечной перестрелкой. Одно из двух: либо Радзивилл струсил, либо получил весть, что Полоцк пал. А он действительно уже 15 февраля был взят штурмом.