Песни китов - Владимир Шпаков Страница 58

В эти дни много говорили о базе на Северном флоте, где лучше всего было бы доводить до ума заказ. Там возможности, спокойная обстановка, в Таллине же стало вдруг тревожно: город забурлил, в скверах и на площадях заголосили ораторы, призывая отделяться от империи, военным даже порекомендовали не показываться на улицах. Но и гражданские слуги «Кашалота» чувствовали свою неуместность. Город-игрушка выжимал незваных гостей, мол, отваливайте в моря, на базы – куда угодно, лишь бы с глаз долой!

Сидоров добился списания на берег, сделав липовую медицинскую справку, и вскоре уже паковал баул. Прощаться с ним никто не захотел, но к Рогову он подошел сам – помнил нормальное отношение.

– Ну, пока… – сказал.

– Счастливо, – отозвался Рогов.

– Остаешься на этом плавучем гробу?

– Остаюсь. Но это не гроб, тебе с перепугу показалось.

– Может, и с перепугу… – Оглядевшись, Сидоров склонился к уху и сбивчиво заговорил: – Но я бы на твоем месте линял! Видишь, что вокруг творится?! Открой глаза, другая жизнь наступает! И возможности другие! Да если бы мне твои голову и руки… Ни дня бы в этой конторе не задержался! Перед тобой весь мир открывается, беги отсюда!

После разговора взыграло ретивое, но перспективы, что открывала новая эпоха, пока скрывал туман. Когда же начались штурмовщина и бесконечные проверки систем под надзором начальства, беседа вовсе забылась, как и многое другое.

Они покинули Таллин с наступлением первых холодов. Провожали их ремонтники, да еще Машинский, получивший по просьбе Рогова пропуск на завод. Проникнув на корабль, он залезал в каждую дыру, цокал языком, выражая восхищение, а в финале резюмировал:

– Классный корабль, и если б разрешили… С вами бы отправился! Все равно нас выпрут отсюда, это ты понимаешь?

– Нас скоро отовсюду выпрут… – пробормотал Рогов.

– Вот именно! А тогда нужно на базу курс держать. Это место не тронут, оно обязательно останется! Может, там и встретимся?

– Может, и встретимся.

Когда Серега сбежал по трапу, сорвал с головы «мицу» и замахал ею, слева вдруг защемило. И Рогов поспешил скрыться в недрах «Кашалота». С человеческими отношениями был явный перебор, хотелось от них отделаться, и он долго ходил по кораблю, проверял аппаратуру, – в общем, приходил в себя. Отойдя подальше от берега, «Кашалот» загудел могучими турбинами, встал «на крыло» и вскоре скрылся за линией горизонта.

11

За последующие недели самым привычным пейзажем сделалась морская гладь. Корабль пожирал милю за милей, курсируя в нейтральных водах, где ему не было конкурентов. Суда, шедшие встречным курсом или в том же направлении, представлялись «беременной корюшкой». «Кашалот» молнией пролетал мимо любого флага, за считаные минуты пропадая из виду, так что любопытствующие из НАТО могли утереться.

Аварий стало меньше. Механизмы прирабатывались, аппаратура входила в оптимальный режим – пройдя стадию детских болезней, «Кашалот» возмужал. Иногда казалось, что он лечит сам себя, как бы фантастически такое ни звучало. Сбои в работе устройств исправлялись без вмешательства людей, что вскоре даже удивлять перестало. И тревога насчет будущих жертв куда-то пропала, вроде как восприятие притупилось. Когда один из матросов сломал позвоночник, свалившись с трапа, и с материка прилетел санитарный вертолет, Рогов курил на палубе. И вдруг поймал себя на мысли: не подходишь ты сюда, парень. Не по Сеньке шапка, иначе говоря, и моли бога, что жив остался.

Полученная радиограмма донесла: парень умер в госпитале. Но Рогов особой печали не испытал. Во время коротких заходов в порты неподходящие то и дело сбегали по трапу с чемоданами, будто те самые крысы. Двое списались на берег в Вентспилсе, трое – в Лиепае, а в Балтийске (до которого все же добрались) сразу полдесятка штатских и военных под благовидными предлогами покинули «Кашалот».

Оставались самые стойкие, а может, те, кому нечего было терять. Из НИИ «ЭРА» доходили слухи о сокращении сотрудников, об урезании окладов: империя потуже затягивала пояс, экономя на святая святых – на обороне. Но до «Кашалота» экономия пока не дошла: заправляли его исправно, и денежное довольствие вместе с пайками поступало в полном объеме. Подкармливали морского монстра, хотя порой казалось: он может жить на внутренней энергии, не нуждаясь ни в горючке, ни в обслуге. И люди служили ему по своей воле, их никто не держал. А чтобы заглушить чувство обреченности (оно таки накатывало), люди ежедневно употребляли, пребывая все время то подшофе, то с бодуна.

В море выходили даже на плохом прогнозе. Это обычные корабли боятся штормов, мы же перелетим и пятибалльную волну! А тогда вперед и с песней, чтобы дрожал корпус, и турбины радостно выли, и электронные глаза буравили ночь, видя на десятки миль вперед. Куда летишь, «Кашалот»? Дай ответ! Только не дает ответа, летит себе и летит, куда – неизвестно…

Скорость возрастала с каждым днем, будто внутри корабля были заложены ресурсы, не предусмотренные конструкторами. Полста узлов, семьдесят, девяносто, и вот она, долгожданная сотка! Когда Булыгин выжал эту немыслимую скорость, каперанг Востриков хлопнул с размаху фуражку об пол, взмолившись:

– Ну, дай же мне наконец! Не могу больше!

И он получил в руки штурвал; и опять корабль дрожал от скорости, и неважно было, попадется ли кто на пути. Может, и попадались, только им, очумевшим от азарта и невиданных возможностей, было по фиг. Спаянная (еще как!) команда уже томилась на тесной Балтике. Что Балтика? Пруд для монстра, ему бы трансатлантические маршруты осваивать, а не курсировать от Финляндии до Польши и от Швеции до Литвы! Такие разговоры все чаще вспыхивали на борту, однако ожидаемого приказа пока не приходило.

То один, то другой сдатчик переставал бриться, зарастал щетиной, потом и вовсе отпускал полноценную бороду. Вода действительно исчезала из гальюнов, да и будь она – перед кем красоту наводить? И в выбритых ли щеках красота? Растительность колосилась даже на лицах военных, что вроде запрещал устав; но здесь жили по особому уставу, «кашалотскому».

Рогов тоже забурел, так что однажды, взглянув утром в зеркало, не сразу себя узнал. Светлые заросли на физиономии, нечесаная голова и глаза, сосредоточенные на чем-то крайне важном. Спроси его, на чем именно, – не ответил бы, однако важность поставленной задачи обсуждению не подлежала.

– Ну, я ж тебе говорил, чтоб выбросил бритву? – напомнил Гусев давний разговор. В его взгляде тоже читалась озабоченность, он даже Алку не вспоминал, не говоря о законной жене. Жены с подружками остались за горизонтом, суровое мужское царство служило иному богу, и он был явно не Гименеем.

Царство сближалось, сплачивалось, уже не нуждаясь в словах для общения. Они понимали друг друга без слов, как на дне рождения Тимощука. Из-за работающих на пределе турбин в мичманской каюте шум стоял адский, и поздравлять приходилось жестами. Но понимание было полным, словно команда «Кашалота» освоила еще одну сигнальную систему. А главное, они переставали чувствовать холод. По ночам на корабле был такой дубак, что бутылка «Тархуна», купленного в Балтийске, замерзла и лопнула. На том празднике они чокались «шилом», ставшим их горючим, а закусывали зеленой сосулькой в форме бутылки.