Гарем до и после Хюррем - Николай Непомнящий Страница 58

Дверь около апартаментов кадын-эфенди ведет к лестнице, называемой «Сорок ступеней». Через пятую дверь можно пройти в покои наложниц, где жили около двадцати пяти девушек. Внутри две отдельные секции. Окна выходят во внутренний двор. Здесь же возвышается антресоль, поддерживаемая мраморными колоннами. Промежутки между колоннами были закрыты деревянными перегородками. Новые секции образовывались по мере роста численности наложниц в гареме.

Неопытные наложницы оставались на первом этаже, а опытные — на верхнем. В комнате, где жили десять неопытных наложниц, вместе с ними находилась одна опытная. Камин на нижнем этаже согревал все покои.

Лестница около апартаментов кадын-эфенди ведет вниз, в больницу гарема. Фактически общее число ступенек составляет пятьдесят две. Там, где кончается лестница, размещается подвал матери султана. Помещение для наложниц расположено к востоку от внутреннего двора, и последний называется внутренним двором наложниц. Около помещения для наложниц — комната врача. В больнице было два отделения — баня и кухня. На другой стороне внутреннего двора находились прачечная и место, где обмывали тела умерших в гареме. Тела выносили через дверь Мейит.

Из заметок Грейс Элисон в английских газетах конца XIX в.

В конце нашего столетия с восшествием на престол Абдул-Хамида II музыка кончилась и прекратились забавы. Султан страдал маниакальным страхом смерти от руки убийцы и поэтому запретил всякие собрания, включая музыкальные представления, катания на лодках и танцы. Его правление стало периодом всеобщей скорби. Одна из женщин говорила, что гаремы погрузились в свое образный траур, лишивший их развлечений, которые делали их замкнутую жизнь более или менее сносной. В этих свидетельствах, в частности, сообщалось: «Мы праздны, никому не нужны и от этого несчастны. Женские руки и ум требуются повсюду, везде полно работы, которую мы можем делать, но обычаи страны не позволяют нам работать. Когда б мы были фаталистками, как наши бабки, мы, наверное, так бы не страдали, но, став культурными, мы начинаем сомневаться в мудрости нашей веры, бывшей ранее нашим утешением. Обдумывая свою жизнь, мы не находим ничего, кроме несправедливости, жестокости и незаслуженного горя. Покорность и культура сосуществовать не могут. Как мне передать мучительность нашего повседневного бытия, пропитанного неотступным чувством страха? Никто, кроме самих турчанок, не может понять ужасную жизнь женщины в Турции. Воистину турецкие женщины достойны сострадания… Есть ли страна, пережившая более страшную историю, чем та, что происходит при нынешнем правлении у нас? Может показаться, что я сгущаю краски, но как могу я думать иначе, когда лучшие годы моей жизни пошли прахом? Спрашиваете, как мы проводим день? В основном, мечтаем. Что еще нам делать? Утешением для нас, сидящих взаперти, служит один вид Босфора с проходящими по нему кораблями. Эти корабли для нас как добрые феи, которые когда-нибудь увезут нас куда-то в неведомое… Вот мы и смотрим на прекрасный Босфор, вознося хвалу Аллаху, что дал нам хотя бы это удовольствие в жизни.

В отличие от других женщин гарема, я пишу… Эти письма — мой сон, моя мечта, и когда наваливается тоска, когда разум бунтует, что случается часто в нашей тягостной жизни, я ищу выход в этих письмах неизвестно кому. А писать их означает рисковать жизнью. Но мне все равно! Вот что я вам скажу: за свои страдания я всей душой ненавижу европейское образование и культуру! Почему я родилась в гареме, а не свободной европейкой, о которых я все время читаю? Почему судьбе угодно для таких страданий избрать именно нас?

Иногда мы поем восточные песни под аккомпанемент турецкой лютни. Эти песни всегда звучат в миноре, все видимое вокруг затянуто облаком грусти, порой безысходность и неисчерпаемая печаль нашей жизни перехватывают горло, слезами полнятся наши глаза, а чаще бывает так горько, что даже слезы не приносят облегчения, и хочется просто умереть. Как настоящая дочь своего племени, я начинаю день с благими намерениями. Я должна что-то делать, чтобы показать себе, что веду счет текущим часам! Наступает вечер, приходит моя старая няня раздеть и причесать меня… Я валюсь на диван и засыпаю как мертвая в полном бессилии от того, к чему даже сил не приложила».