Сталин против "выродков Арбата". 10 Сталинских ударов по "пятой колонне" - Александр Север Страница 58

«В конце 1927 – начале 1928 года в Уголовно-судебной коллегии Верховного суда СССР слушалось дело хлебного отдела Госбанка СССР. Хлебный отдел появился в Госбанке во времена НЭПа для регулирования рынка зерна, которое было одной из немногих реальных ценностей в разоренной стране. Однако, как утверждало следствие, руководители отдела Телеснин и Поляков в 1925 году нашли общий язык с группой частных предпринимателей, в которую входили братья Штерн, Порец, Раковщик и Гринберг, а также другие комиссионеры и зерноторговцы. Применявшаяся компаньонами схема отличалась абсолютной бесхитростностью и простотой. Хлебный отдел продавал им зерно, предназначенное для кооперативов и госорганизаций, по договору, согласно которому лишь 15 % оплаты вносилось немедленно, а остальное – в течение 30–45 дней. Пшеница или рожь отправлялась в глубинку, где продавалась госорганизациям со значительной наценкой. После чего компаньоны вносили недостающие деньги в Госбанк и делили полученную прибыль, не забывая руководителей хлебного отдела. Доказанная разовая взятка только за одну операцию составляла 15 тыс. руб. И это в то время, когда небольшой, но приличный дом на одну семью стоил в Москве 5–8 тыс. А оборот Пореца в 1926 году достиг 2,5 млн. руб.».

Телеснин и Поляков на суде многократно ссылались на то, что на все действия получали разрешения от вышестоящего руководства вплоть до руководителей Совнаркома [232]. И вот, что интересно, большинство обвиняемых были оправданы или получили условные сроки. Странная мягкость наказания могла объясниться только тем, что у подсудимых были высокопоставленные покровители. Правда, последние наказания за свои деяния не смогли избежать. В 1937 году большинство из них осудили по политическим статьям Уголовного кодекса.

Это не единственный эпизод преступной деятельности банковских служащих. Например, в 1926 году сотрудники «Госбанка» Генералов, Мартиросян, Вайнсбейк доложили в ЦК ВКП(Б):

«Значительные средства банка увязли в кооперации, которая не только не платит, но получает льготные отсрочки, часть же Госбанк списывает на убытки… Член Правления, возглавляющий Инспекцию, накануне полного краха предприятий Орловск. губ. увеличивает кредит, а через несколько месяцев хозяйство губернии трещит по всем швам и должно быть при нашем активном вмешательстве реорганизовано в корне. Ту же картину наблюдаем с Арханг. губ., куда бессистемно вливаем значительные средства, приводя организации к краху, а долги предприятий, переваливающие за миллион, пролонгируются на несколько лет при наличии весьма шаткой обеспеченности долга. Кроме того, если приведенные для примера факты удесятерить (Рязань, Краснодар, Ив. Вознесенск, Кострома), то это заставляет часть коммунистов призадумываться о наличии злой воли в аппарате Госбанка…

Самым показательным фактом, подтверждающим правильность наших доводов об аппарате Госбанка, служит то обстоятельство, когда в самом центре, вопреки твердым и ясным директивам нашей партии в отношении использования частного капитала в восстановлении хозяйства страны, через госкредит идет безудержное, ловко проводимое аппаратом, усиление роли частного капитала…» [233].

Если говорить современным языком, то Госбанк проводил высокорискованую кредитную политику, выдавая займы тем, кто скорее всего не сможет их вернуть. Это можно было бы объяснить низким уровнем профессионализма банковских служащих, если бы они не нарушили указаний властей. Под «злой волей» можно понимать осознанное и целенаправленное вредительство и (или) корыстный интерес, когда за каждый выданный кредит банковские служащие получали «откат».

В начале тридцатых годов злоупотребления и хищения переплелись с халатностью. Например, председатель правления Госбанка СССР Моисей Калманович на собрании партячейки правления 15 мая 1932 года сообщил:

«Важнейшая задача, которая стоит перед банком, это – поднятие учета на более высокую ступень. Надо уничтожить остатки автоматизма, которые сохраняются в деле постановки нашего учета. А что такой автоматизм у нас продолжает иметь место – это факт. Вот, например, на Украине выдали по переводу 30 млн. руб. вместо 13 млн. руб… В любом капиталистическом банке перевод даже не на 13 млн. руб., а на 1 млн. руб. прошел бы через несколько рук, его просмотрел бы ряд ответственных работников, вплоть до управляющего; обследовали бы все подписи чуть ли не под лупой. А у нас перевод попал к сотруднику, который в карточку записал, переписал и списал, и никто его по-настоящему не проконтролировал…».

Понятно, что такая система учета и контроля создавала благоприятную почву для различных злоупотреблений.

«На Украине в одном филиале управляющий вместе с главным бухгалтером воровали, и никто об этом не знал. Воры относили присвоенные ими суммы на счет разных лиц, а этот счет был у них как мусорный ящик, в котором никто не разбирался. В другом месте управляющий филиалом воровал, а главный бухгалтер знал и молчал» [234].