Моя исповедь. Невероятная история рок-легенды из Judas Priest - Роб Хэлфорд Страница 58

Дэвид отвез меня обратно в медицинский центр Джона К. Линкольна, и меня определили в отделение реабилитации. Медсестры отвезли меня в палату, где лечат от алкогольной зависимости, и поставили капельницу. Я лежал в кровати, оглядывался по сторонам и взвешивал все обстоятельства.

И вот я здесь. Теперь я официально признан алкоголиком и наркоманом. Нет сомнений, что я проведу в этой больнице довольно долгое время.

Что я чувствовал?

Прежде всего… облегчение. Чувствовал себя очень спокойно. Знал, что дошел до ручки и дальше падать уже было нельзя. Я находился в состоянии свободного падения, и следующим шагом была бы смерть. Я был там не по своему желанию. Это была необходимость.

Не хочу вдаваться во все эти подробности о терапии – знаю, как это скучно, – но попытка самоубийства была криком о помощи. Подсознательным криком. Жизнь моя уже давно вышла из-под контроля, и я цеплялся, пытаясь выжить и надеясь на лучшее.

Ну, лучшее еще не настало. Испытывая ярость и отчаяние, я наконец-то признал, что у меня проблема, и я бессилен ее решить, и мне нужна помощь. Это был чертовски важный момент.

Многие наркоманы, уходя в клинике в завязку, страдают от мощной ломки, поэтому мне и поставили капельницу, но никакой ломки не было. Было странно: все то время, что я был в клинике, я не жаждал ни наркотиков, ни бухла.

Просто я сам по себе такой. Даже в те моменты, когда бухал как черт (а это было всю жизнь, за исключением шести месяцев и по настоящий момент!), если нужно, мог на несколько дней тормознуть. И всегда врал себе, что никакой я на самом деле не алкоголик. Но теперь же я понял, что это неправда.

В отделении реабилитации был очень приятный и спокойный распорядок дня. Тяжелее всего было просыпаться рано утром. Из-за бессонницы я всегда это ненавидел – даже сегодня. Но мы вставали рано и садились в круг для собраний АА (анонимных алкоголиков).

Моими соседями по палате были обычные люди: бизнесмены, водители автобуса, учителя. Многие женщины были домохозяйками. Некоторые из них знали, кто я. Большинство понятия не имели. Всем было плевать. Мы сидели все вместе, и впервые я публично произнес эти известные слова:

«Всем привет! Я – Роб, и я – алкоголик».

Я спокойно их произнес… Поскольку знал, что это правда. С тех самых пор, как я каждый вечер нажирался в «Гадком утенке».

Я дал Дэвиду номер, и он позвонил в студию Лос-Анджелеса сообщить ребятам, что я в клинике и временно вышел из строя. Парни из Priest были в шоке – как и я, они этого не ожидали. Вся группа тут же вылетела в Финикс повидать меня.

Я все еще лежал под капельницей, и они сели вокруг койки. Мы пытались общаться, как нормальные, но им было немного неловко, и они не знали, что и сказать, поэтому я им ответил: «Я здесь, потому что алкоголик».

– Какой ты алкоголик, Роб? Прекрати! – сказал Гленн.

– Нет, Гленн, я – алкоголик!

– Нет, дружище! Просто любишь выпить, как и все мы!

Гленн всячески старался сделать так, чтобы мне было лучше, но он ужасно ошибался. Я был алкоголиком. И теперь я это знал. Перед тем как уйти, они сказали лежать здесь, сколько мне нужно, и что я всегда могу на них рассчитывать. Я и так знал, но приятно было это слышать.

Ежедневная терапия была непростой. Наставник приносил в комнату бейсбольную биту, ставил какой-нибудь предмет на стул в центре круга и просил нас выбить из этой хрени все дерьмо. Идея была в том, что этот предмет олицетворял человека либо случай, который причинил тебе боль И, вымещая на нем весь свой гнев, ты очищался.

Женщины в нашей группе справлялись лучше мужчин. Я сидел в кругу и смотрел, как скромные девушки слетают с катушек, разрывая бедного плюшевого мишку в клочья, затем падают на пол, чувствуя, как проходят горе и тревога. «Ого! А мне лучше!» – говорили они. Мужчины были сдержаннее.

Я ни разу не брал бейсбольную биту. Ардит, моя наставница, милейшая женщина старше меня на несколько лет, говорила: «Ты подавляешь в себе это чувство, Роб!» И, возможно, она была права. Но я просто не хотел этого делать.

Реабилитация напоминала свой отдельный мир, но нам время от времени разрешали позвонить. Я позвонил родителям сказать, где нахожусь. Ардит с ними тоже разговаривала. Они вздохнули с облегчением. В голосе мамы слышалась радость. Полагаю, они долго наблюдали, как я лечу в пропасть.

Еще я позвонил Брэду. Было приятно услышать его голос, и даже еще лучше, когда он сказал, что рад, что я прохожу лечение, он скучает по мне и сам собирается лечь в клинику. Сердце мое радостно забилось. Наконец-то он одумался!