1991. Заговор? Переворот? Революция? - Леонид Млечин Страница 58

Как бы сегодня ни оценивались события августа 1991 года, всякий, кто хорошо помнит те дни, подтвердит: провал путча воспринимался как праздник. В Москве его отмечал чуть ли не весь город.

Но вот, что самое интересное: встретить победу над ГКЧП вышло на улицы много больше публики, чем было в стране твердых сторонников демократии.

Сколько раз потом будут удивляться: куда делись все те, кто участвовал тогда в митингах, демонстрациях, кто требовал перемен? Ведь это были сотни тысяч людей, если не миллионы… А за демократическую платформу на выборах с каждым годом голосовало все меньше и меньше. Напрашивается закономерный вывод: люди быстро разочаровались в демократии. Но точнее будет сказать, что среди тех, кто весело провожал в последний путь ГКЧП, демократически мыслящих было совсем немного.

Что же праздновали остальные?

Провал августовского путча — революция. Исчез ГКЧП, исчезло все — ЦК, обкомы, горкомы, райкомы!.. КГБ перестал внушать страх. И никто не пришел на помощь старой системе! Даже ее верные стражи.

В те дни любые начальники говорили и вели себя необычно — предупредительно, даже заискивающе. Такого не было ни до, ни после. Они боялись!

На последнем совещании участников ГКЧП первый секретарь столичного горкома Юрий Анатольевич Прокофьев, говорят, истерически кричал:

— Дайте мне пистолет, я застрелюсь!

Прокофьев вошел в историю своим бегством из Москвы после провала путча. Его искали, чтобы допросить. Сажать не собирались. Он в конце концов сдался властям, с него сняли показания и отпустили.

Рухнула советская власть. Потеряли свои кресла все вожди и хозяева жизни, которые столько лет командовали народом. Еще вчера они были хозяевами страны, а сегодня — никто и ничто! А это же и есть настоящий праздник: увидеть крушение тех, кто помыкал тобой…

Иваненко:

— Домой я попал только 22 августа. А вечером поехал на Лубянку. Там же народ на площади начал собираться.

— А что происходило в самом комитете?

— Собралась коллегия КГБ СССР. Все сидят на своих местах. Не хватает только председателя — Крючков арестован. Мы приехали с Поделякиным.

— Какие лица были у людей в коридорах и в кабинетах Лубянки?

— Напряженные. Вытянутые. Многие растеряны. Особенно члены коллегии КГБ СССР. Наиболее симпатичный мне человек, Николай Сергеевич Леонов, начальник аналитического управления, говорил: пришла беда — открывай ворота.

Иваненко поинтересовался у членов коллегии комитета госбезопасности:

— Ну, что делать будем?

Кто-то из зампредов КГБ СССР нехотя говорит:

— Телеграммку бы надо отправить в территориальные органы.

Тут взорвался первый заместитель председателя КГБ России генерал Поделякин:

— Не телеграммку, а рапорта все пишите на увольнение!

Виктор Иваненко:

— Я на такую резкость не был способен. А Володя — человек эмоциональный, порывистый. И он всех так отчитал. Потом Леонов в своей мемуарной книге с обидой написал: надо же, какой Поделякин злющий.

22 августа 1991 года коллегия КГБ открестилась от Крючкова:

«В связи с предпринятой 19 августа с.г. попыткой группы государственных лиц совершить антиконституционный переворот коллегия КГБ СССР считает необходимым от имени всего личного состава органов государственной безопасности заявить следующее:

Действия заговорщиков, сорванные решительными выступлениями демократических сил страны, нельзя расценивать иначе как выступление против конституционных властей и правопорядка, защищать которые призваны органы государственной безопасности. Сотрудники КГБ не имеют ничего общего с противозаконными актами группы авантюристов. Они тяжело переживают тот факт, что честь органов госбезопасности замарана участием руководителя КГБ СССР в так называемом Государственном комитете по чрезвычайному положению».

А на площади Дзержинского, перед старым зданием КГБ, шел митинг. Люди требовали снести статую основателя ВЧК. Возникла опасность, что если толпа свалит огромный памятник, погибнут люди.

Мэр Москвы Гавриил Попов подписал распоряжение:

«В связи с тем, что руководство КГБ СССР принимало самое активное участие в подготовке и осуществлении государственного переворота 19–22 августа 1991 года и, учитывая, что памятник Ф. Э. Дзержинскому является символом органов ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ СССР, сыгравших преступную роль в истории народов России:

1. Демонтировать памятник Ф. Э. Дзержинскому на Лубянской площади.

2. Правительству Москвы рассмотреть вопрос о судьбе других памятников, знаков и иных объектов на территории города, сооруженных или названных в честь государственных и партийных деятелей СССР и иностранных государств».

С этим документом к зданию КГБ приехал Александр Ильич Музыкантский, заместитель премьера правительства Москвы и префект Центрального округа. Руководители московского строительного комитета прислали технику. Монтажники приладили стропы, и статуя пошла вверх. Толпа разом выдохнула, вспоминал Александр Музыкантский, и разразилась восторженными возгласами.

«Когда увидели мы по телевизору, как снимают краном «бутылку» треклятого Дзержинского — как не дрогнуть сердцу зэка?! — писал Александр Исаевич Солженицын, — 21 августа я ждал, я сердцем звал — тут же мятежного толпяного разгрома Большой Лубянки! Для этого градус — был у толпы, уже подполненной простонародьем, — и без труда бы разгромили, и с какими крупными последствиями, ведь ход этой «революции» пошел бы иначе, мог привести к быстрому очищению, — но амебистые наши демократы отговорили толпу — и себе же на голову сохранили и старое КГБ».

Толпа подступила к дверям здания комитета:

— Давай вытряхнем их отсюда.

Иваненко доложил Борису Николаевичу, что нельзя допустить захвата здания КГБ.

Президент России позвонил мэру Попову:

— Ты прими меры, чтобы все было спокойно.

Начальник охраны здания получил приказ: ни в коем случае не применять оружие, даже если люди прорвутся внутрь. Тысячи хорошо подготовленных и вооруженных людей замерли в своих кабинетах, боясь, что толпа ворвется в здание и их всех выгонят, как выгнали сотрудников ЦК КПСС. Но обошлось — снесли только памятник Дзержинскому и со старого здания комитета сняли памятную доску, посвященную Андропову. Чекисты не посмели выйти из здания и защитить своих кумиров, хотя толпа была совсем небольшой.