Быстрый взлет. Королевские ВВС против люфтваффе - Джон Брехэм Страница 57

Было что-то возбуждающее в том, чтобы скользить прямо над французскими полями и деревьями, но мы должны были все время быть начеку, чтобы не только не пропустить вражеские самолеты, но также и для того, чтобы не врезаться в линию электропередачи или дерево. От такого полета мы оба скоро полностью взмокли. Периодически мы изменяли курс на 20 или 30 градусов, чтобы, так или иначе, запутать любых немецких наблюдателей относительно направления нашего полета.

Стикс осуществлял навигацию уверенно. Скоро мы пересекли Сену западнее Руана, и, если бы не случайный французский крестьянин или немецкий солдат, который, вероятно, принял нас за развлекавшихся пилотов люфтваффе, мы бы никого не видели. Вдали появились шпили собора в Шартре. Я накренил самолет вправо, и правое крыло едва не зацепило землю, когда мы обходили город. Он, вероятно, был полон немецких солдат и прикрыт зенитными батареями. Мы летели над долиной Луары с ее красивыми замками, около Орлеана, но, тем не менее, не видели никаких признаков самолетов. Я начал чувствовать разочарование, поделился сомнениями со Стиксом. Где же были неуловимые самолеты люфтваффе? Мы пролетели на юг еще 80 км и, не обнаружив около аэродрома Бурж никаких самолетов, легли на курс домой через Шатоден.

Я уже почти сделал вывод, что вылет снова оказался пустой тратой времени, когда Стикс произнес:

– Что это?

Вдали за своей правой плоскостью я смог разглядеть взлетно-посадочную полосу аэродрома. Взлетавший самолет, едва видимый, как черная капля, поднимал винтами пыль. Эта пыль и привлекла внимание Стикса. В течение секунды или около того мы наблюдали, по-прежнему держа «мосси» у земли. Возможно, немцы в конце концов обнаружили нас, и вражеский истребитель взлетал нам наперехват. Я прибавил скорости, чтобы мы могли быстро скрыться в облаках, если наши подозрения окажутся верными, поскольку наш «мосси» не мог соперничать с несколькими «Мессершмитами-109» или «Фокке-Вульфами-190». Теперь мы могли видеть, что черная капля – лишь один самолет, и при этом очень большой. С криком триумфа, которым я почти оглушил Стикса, я бросил наш «мосси» в крутой вираж и направился к Шатодену.

Приблизительно в 1,5 км от периметра аэродрома мы пролетели над позициями немецкой зенитной артиллерии и с изумлением увидели, что вражеские артиллеристы машут нам, думая, что мы один из их самолетов. Чтобы порадовать их, мы помахали в ответ! Неожиданность была полной. Теперь мы быстро сближались с целью, в которой опознали один из больших «Хейнкелей-177». Он выполнял вираж над аэродромом на высоте 300 м. Мы оставались у земли до последней минуты. Приближались к нашей цели спереди и немного сбоку. На дистанции около 800 м я начал плавный разворот с набором высоты, чтобы массивный фюзеляж бомбардировщика был прямо перед нами. Я вышел в позицию для открытия огня. В последний момент противник понял, что мы враждебны, и попытался отвернуть, но было поздно. Я немного уменьшил радиус своего разворота, чтобы перекрестье моего электрического прицела с учетом необходимого упреждения находилось перед бомбардировщиком, и нажал на кнопку огня. Поток 20-мм снарядов и 7,7-мм пуль лился из носовой части «мосси», когда я продолжал уменьшать радиус разворота так, чтобы держать свой прицел на быстро приближавшейся цели. Я начал стрелять приблизительно с 360 м, и теперь с дистанции 90 м «Хейнкель-177» казался огромным, словно дом, поток огня и дыма появился внизу носовой части самолета. Он встал на дыбы, словно раненый зверь, и, перевернувшись через крыло на спину, вертикально упал на землю. Раздавшийся взрыв был подобен взрыву нефтяной цистерны, – огромный шар красного пламени и клубы плотного масляного дыма.

«Мой бог», – единственное, что я смог произнести. Все произошло настолько быстро, что ни у кого из несчастного экипажа не было возможности выпрыгнуть на парашюте. Времени для жалости не было. Мы сделали свою работу и теперь должны были уйти. Спикировав к земле на скорости 480 км/ч, мы с торжеством понеслись домой. Пролетая над полями в нескольких километрах от Шатодена, мы заметили юношу и девушку, которые, выбежав из дома, отчаянно махали нам. Они, вероятно, видели бой и, конечно, могли наблюдать похоронный столб дыма, так что наша победа порадовала сердца двух жителей порабощенной Франции.

Через три с половиной часа после взлета мы приземлились в Лэшеме. Спустя несколько часов Стикс и я пили пиво в баре в Мангевэлле, пересказывая обстоятельства нашей победы другим членам штаба. Пленка моей кинокамеры, синхронизированной с пушками, была уже обработана. Эмбри попросил показать ее, и мы всей толпой двинулись в одну из комнат совещаний, где подтверждение нашей победы было продемонстрировано на экране. Теперь я чувствовал, что доказал ценность дневных полетов и боссу и группе в целом, и ожидал в будущем большее число вылетов. Дневной полет сильно отличался от ночного боя, но я нашел, что дневная победа приносит не меньше удовлетворения и возбуждения.

Неделю спустя, 12 марта, Стикс и я снова поднялись в воздух. На сей раз мы намеревались пролететь гораздо дальше, вплоть до Тулузы. Но уже в самом начале столкнулись с проблемой. Когда пикировал к земле после пересечения французского побережья около Байе, ^[124] мне показалось, что я увидел вспышку и услышал слабый свист. Я спросил об этом Стикса, но он ничего не видел и не слышал. Все, казалось, было в порядке, и я сразу забыл об этом. Но уже вскоре я заметил, что температура масла в правом двигателе начала опасно подниматься. Пока я наблюдал, стрелка достигла опасной черты. Была какая-то серьезная неисправность, и я сказал Стиксу, чтобы он быстро рассчитал наш курс домой. Тем временем я развернул наш самолет в общем направлении на Англию. Я выключил неисправный двигатель и продолжил полет на одном. Наш «мосси» весьма хорошо летел и на одном двигателе. Спустя 45 минут мы снова были на земле в Лэшеме. Мы обнаружили, что маслопровод разбит пулей и темная жидкость вытекала из него. Очевидно, какой-то немецкий снайпер выстрелил в нас. Не знаю, почему двигатель не загорелся, хотя много масла вылилось на горячий радиатор и выхлопные патрубки. Удача снова была с нами!

Двумя днями позже мы с Джеко отправились в Лондон на официальную церемонию награждения. Мы получили из рук короля награды, которых были удостоены несколькими месяцами ранее, Джеко – пряжку к кресту «За летные боевые заслуги», а я – пряжку к ордену «За отличную боевую службу» и вторую пряжку к ордену «За летные боевые заслуги». В Лондоне мы встретили родителей Джеко, Джоан и моего отца, которые были приглашены на церемонию. Во дворце, в дополнение к группам военнослужащих всех трех родов войск, присутствовала большая толпа гостей. Награды получили также несколько гражданских лиц. Наши семьи вместе с другими гостями прошли в большой зал, используемый для таких случаев, в то время как Джеко и я последовали за придворным в приемную, где каждого из награждаемых проинструктировали, как надо подходить к королю, когда назовут твою фамилию.

Несмотря на предыдущие посещения Букингемского дворца, я был возбужден, поскольку мое место было в передней шеренге. Через несколько минут оркестр заиграл государственный гимн, и король Георг IV вступил в переполненный зал вместе со своими придворными. Сначала вызывали удостоенных высших наград. Шеренга медленно передвигалась. Я искал глазами среди гостей Джоан и своего отца. Увидев их, я, улучив момент, подмигнул им. Когда была названа моя фамилия, я промаршировал к королю, повернулся налево, поклонился и встал перед ним. Он был в форме адмирала флота. Он протянул левую руку назад к подушке в руках помощника, на которой лежали награды. Сначала он вручил мне пряжку к ордену «За отличную боевую службу» на красно-синей ленте, одновременно благодаря меня за то, что я сделал, и желая дальнейших успехов. Затем, продолжая говорить, он спокойно повернулся за пряжкой к кресту «За летные боевые заслуги», но я краем глаза увидел, что на подушке лежит сам крест. Кто-то оконфузился! На секунду он нахмурился. Я волновался, ожидая, что сейчас произойдет. Король о чем-то коротко шепотом поговорил с помощником, затем повернулся ко мне и попросил, чтобы я подождал невдалеке. Я должен был быть вызван снова в конце церемонии, чтобы получить награду, которой удостоен. Час спустя мою фамилию назвали снова. К этому времени король, должно быть, обменялся рукопожатиями и поговорил почти с двумястами людьми, но он все еще был способен улыбаться и отпустил дружескую шутку об этом инциденте, когда вручал мне пряжку к кресту «За летные боевые заслуги». Очевидно, даже в высших сферах иногда ошибаются. Хотя получение награды от короля было величественным моментом, я обнаружил, что для моих нервов намного тяжелее стоять перед этим великим человеком в переполненном зале, чем сражаться с противником.