Генрих IV - Василий Балакин Страница 57

Чтобы завоевать королевство, законным сувереном которого он являлся, Генриху Наваррскому, отныне ставшему Генрихом IV, предстояло сражаться почти пять лет. Это было трудное время, зачастую мучительное, когда начальные успехи сменялись неудачами; трагический период в истории Франции, отмеченный еще большими беспорядками, чем при Генрихе III, поскольку возросла угроза вторжения извне. Когда умиравший король назначил Генриха Наваррского своим преемником, присутствовавшие при этом высокие господа, казалось, подчинились королевскому решению, но к тому моменту, когда на следующий день Генрих IV, облаченный в траур, пришел склониться перед бренными останками своего предшественника, атмосфера изменилась. Вместо ожидаемого «Да здравствует король!» Беарнец услышал: «Лучше умереть тысячью смертей, предаться каким угодно врагам, чем терпеть короля-гугенота».

Генрих IV натолкнулся на враждебное отношение к себе со стороны тех, кто еще вчера представал перед ним в качестве верных подданных. Он, проявлявший в бою чудеса смелости, вдруг оробел, не решаясь настаивать на неукоснительном исполнении воли покойного короля, предпочтя удалиться, дабы обдумать дальнейшие свои шаги и дать придворным возможность поразмыслить. Нельзя сказать, что он был сильно удивлен переменой, происшедшей за каких-нибудь несколько часов. За свою жизнь не раз доводилось ему испытывать на себе капризы Фортуны, с младых лет не баловавшей его. Нужен был человек, который сыграл бы роль если не буфера, то своеобразного амортизатора при столкновении с враждебной массой католиков. Придворные, шумно обсуждавшие сложившуюся ситуацию, изложили свои предложения в форме резолюции, для подачи которой Генриху IV, упорно именуемому ими не иначе как «Наваррцем», выбрали герцога Лонгвиля, но тот отказался. Вместо него вызвался пойти Франсуа д’О, один из «миньонов» покойного короля, сюринтендант финансов и построек, губернатор Парижа и Иль-де-Франса, известный своей распутной жизнью, лихоимством и бесстыдным хищением государственных средств. При этом он не прочь был выступить в роли представителя знати. В присутствии этих знатных господ он заявил, что Генрих IVдолжен выбирать между королевствами Французским и Наваррским, что королем Франции он сможет стать лишь с одобрения и при поддержке высшей знати, принцев крови и трех сословий, что все они — католики, из которых ни один не потерпит нанесения урона Римско-католической церкви. Короче говоря, Генрих не сможет править, пока не отречется от протестантизма. Свою речь д’О завершил требованием предоставить гарантии безопасности для себя и своих товарищей, опасавшихся насильственных действий со стороны гугенотов.

По свидетельству Агриппы д’Обинье, Генрих IV, выслушав этот дерзкий, хотя и вполне ожидаемый ультиматум, побледнел от ярости, но, взяв себя в руки, обратился к присутствующим с речью, в которой напомнил им о последней воле покойного монарха и о своем неотъемлемом праве на корону Французского королевства, заявив, что готов обсуждать вопросы вероисповедания, но корона как таковая не может быть предметом торга. Прозвучали и призывы к отмщению за Генриха III, слезы скорби по которому еще не просохли. Эта речь (не только пересказанная, но и, вероятнее всего, сочиненная самим д’Обинье, как и многое другое, что якобы говорил Генрих IV) пусть и не переменила настроения большинства, однако склонила на его сторону отдельных его представителей. Юный Живри приблизился к королю и, как того требовал обычай, коленопреклоненно одной рукой взял его за бедро, а другой — за руку и громким голосом отчетливо заявил, что цвет знати собрался здесь, чтобы получить распоряжения от нового короля, который является королем отважных, а покидают его одни только трусы. Вскоре затем швейцарские полки, побуждаемые Бироном и Санси, присягнули на верность Генриху IV. В последующие часы он в индивидуальном порядке принял еще нескольких сановников, которые соглашались служить ему при условии, что им будут предоставлены определенные гарантии и пожалованы должности. Придворных, привыкших к королевским подачкам, больше всего беспокоило то, что Беарнец был беден, если не сказать нищ. Он был вынужден даже пользоваться гардеробом покойного короля, облачившись в подогнанный на скорую руку по его фигуре фиолетовый камзол Генриха III, который тот носил в дни траура по Екатерине Медичи.

С другой стороны, на него наседали гугеноты, требовавшие, чтобы он не поддавался на шантаж католиков, предрекавшие, что в противном случае, если он обратится в католицизм, протестанты отвернутся от него. Таким образом, Генрих IV стоял перед выбором: сохранить верность своей религии, и тогда католики не признают его королем, поскольку он не сможет надлежащим образом, как его предшественники на королевском троне Франции, короноваться, или же перейти в католицизм, и тогда соратники оставят его, замкнувшись в своем сепаратном государстве. Но даже если он обратится в католичество, сложат ли оружие лигёры? Очень и очень маловероятно. Скорее всего они обвинят его в половинчатости, в преступном попустительстве кальвинистам. Сам же Генрих IV, совершенно равнодушный к вопросам религии, хотел бы править, не замечая религиозных различий своих подданных, под красивым лозунгом, гласящим, что на его стороне все, кто любит Францию, кому дороги ее честь и благополучие.

Спустя некоторое время делегация знати вновь предприняла наступление, предъявляя свои требования. На сей раз Генрих IV действовал более дипломатично. В принципе не отказываясь перейти в католичество, он доказывал, что было бы более целесообразно отложить это на более поздний срок. Для начала следовало бы созвать национальный собор представителей католической церкви и протестантского духовенства, на котором можно было бы обсудить условия мирного сосуществования двух религий. Он обещал гарантировать беспрепятственное отправление культа приверженцами обеих конфессий, не предоставляя гугенотам каких-либо преимуществ. Итогом этих переговоров явился компромисс, получивший название «Декларации 4 августа». Генрих IV обещал сохранять во Франции католическую религию, не производя каких бы то ни было перемен, и изъявлял готовность получить наставление в католической догматике. Все вакантные публичные должности должны были доставаться католикам. Протестантское богослужение разрешалось в частных домах и публично в городах, предоставленных гугенотам. В течение шести месяцев должны были собраться Генеральные штаты. Всем своим подданным новый король гарантировал их имущество, должности, привилегии и права. Особо упоминалось обеспечение слуг покойного короля. Декларация признавала религиозный статус-кво до тех пор, пока общенациональный собор не примет на сей счет соответствующие решения.

Оговорив эти условия, представители знати согласились признать Генриха IV королем Франции и Наварры, в соответствии с основополагающим законом королевства, и обязались служить и повиноваться ему, хотя и не бескорыстно. Весьма показательны в этом отношении требования, предъявленные старинным «приятелем» Беарнца — маршалом Бироном: понимая, что второй такой случай едва ли подвернется, он запросил в качестве платы за лояльность графство Перигор. Расчет был верный. Генрих IV согласился удовлетворить, по крайней мере на словах, хищнические запросы маршала. Столь же ловко в тот день обделали свои делишки и многие другие из числа новых сторонников Генриха. Намечался консенсус, что, впрочем, не помешало герцогу Эпернону без каких-либо объяснений удалиться в Ангумуа, провинцию, губернатором которой он являлся и где держал себя как независимый вице-король, набирая войска и собирая налоги в собственных интересах, а барону де Витри — перейти вместе со всеми своими солдатами на сторону Лиги, и многие другие сеньоры последовали примеру этих двоих господ. Что же касается гугенотов, то они были возмущены соглашением, на которое пошел Генрих IV, предвидя скорое его обращение в католичество. Ла Тремуйль счел своим долгом возвратиться в Пуату вместе с двумя сотнями дворян этой провинции. Таким образом, полагая, что достигнут разумный компромисс, новый король потерял приверженцев с обеих сторон и был вынужден пока отказаться от реализации своих планов.