Северная Русь: история сурового края ХIII-ХVII вв. - Марина Черкасова Страница 57

В XVII в. бытовали даже «каменные книги». Эта редкая форма книжности была выявлена Н. Н. Зарубиным в 1928 г., а недавно внимание на неё обратил Н. В. Башнин. Это могли быть сделанные из чёрного глинистого сланца листы (типа грифельных или аспидных досок), которые употреблялись для обучения детей грамоте. Буквы на них могли стираться и наноситься вновь.

Подробности описания и «внутреннего содержания» книг позволяют считать, что его полнота во многом зависела от самих писцов, и нередкими были случаи, когда те непосредственно держали их в руках, рассматривали, листали, выясняя полный состав представленных в ней произведений. Как иначе объяснить такие детали, например, в описи белозерского Николо-Курьюжского монастыря 1626 г.: «Измарагд в затылке, застешки ременные, 129 глав»; «Златоуст, писан с Мытаря и фарисея с апреля первого числа, в затылке». Затылком назывался корешок сшитой, но ещё не переплетённой книги.

Среди совокупности церковных книг указывались подборки определённого назначения: это могли быть, например, певческие рукописи. В отношении их обычно не уточнялось – нотированные они (знаменные) или нет. В описях XVIII–XIX вв. выделение такой рубрики уже встречается: «…да книг нотных». Пение богослужебных текстов в церкви для прихожан являлось такой же аудиальной формой восприятия Писания, как и рассматривание фресок и икон на стенах (визуальная форма).

В церквах имелись книги, необходимые также для отпевания умерших и последующего заупокойного культа: «Поминанье большое церковное, другое Поминанье большое в тетратех, Поминанье суботные» (соборная церковь северо-западного г. Гдова по описанию 1585–1588 гг.). В описи имущества церквей Великомучеников Прокопия и Варлама Хутынского на Ярославовом дворище в Новгороде 1685 г. отмечена «Лития писменная в полдесть». К поминанию умерших имел отношение упомянутый в новгородской Успенской церкви на Торгу среди утвари «свиток харатейной, что кутью святят». Любопытно, что здесь перед нами отдельный лист – свиток, весьма древняя форма бытования письменности, ещё не «облечённой» в книгу, кодекс. Интересно ещё и то, что рядом с харатейным списком упомянута… «щеть головочосная». Всегдашняя особенность описных книг – это сведение воедино высокого, духовного и обыденного, материального… Аналогичная деталь: в церкви пелены такие-то… а пелены объедены у мышей». Мыши, как мы знаем, и для книг представляли непосредственную опасность. В одном описании книжного собрания устюжского архиерея 1680–1690-х рядом с книгами отмечены… «архиерейские штаны на песцах». В одной из описей Спасо-Прилуцкого монастыря – после стенных росписей богословского содержания вдруг появляются… «цепь собачья и ножницы овечьи». Сближение высокого и обыденного, их «сбрасывание в одно», как говорит М. М. Бахтин, – непременная черта многих традиционных форм культуры, особенно в её повседневном функционировании.

Ветхость книг в разных краях России вследствие частого употребления, в соответствии с особенностями местных диалектов и деловой письменности, могла передаваться словами: ветчаные/ветшаные, ветошные, ветхие, «гораздо ветхи», «лежащие», старые, «корень попорчен» (переплёт? – М. Ч.), «держана или подержана гораздо», «переплёт переломлен», «разбита», «две Минеи старых – петь по ним не мочно». Однако ветхие (старые) книги сохранялись (иногда подкреплялись, реставрировались) в церквах наряду с новыми того же наименования, причём скла ывались рядом по принципу одного формата (в десть: «Апостол новопереплетённой, другой поразбит… Псалтирь новопреплетённая»; в пол-листа и осьмину – по одному Требнику новопереплетенному). Во вкладной книге вологодского Арсенево-Комельского монастыря под 1618 г. говорится о переплёте и починке книг игуменом Антонием – Евангелия-тетр старого, Апостола, Канунника, Святцев, Триоди постной.

Говоря о структуре книжных собраний, исследователи нередко выделяют в них книги богослужебные и четьи. В описи имущества новгородского Клопского монастыря, включённого в писцовую книгу Шелонской пятины Л. Аксакова 1581/82 г., после обширной группы из восьми различных Евангелий и трёх Апостолов следует значительная по численности группа четьих книг – толковые Евангелия и Псалтири (последние – ещё и «со следованием»), несколько Триодей и Миней (в том числе и новым чудотворцам), Зерцало, Потребник, Ирмолой, Торжественник, Соборник, Богородичник, патристика – книги Ефрема Сирина, аввы Дорофея, Иоанна Лествичника, творения Фёдора Эдесского. В отношении некоторых формат уточняется – «большая десть бумажная», хотя, казалось бы, для целей индивидуального чтения удобнее книги малых форматов – в четверть и восьмушку.

Если богослужебные книги использовались в монастырских храмах на службе в присутствии всей монашеской корпорации, то четьи были рассчитаны на более индивидуальное восприятие и осмысление, келейное чтение вне службы и повседневных работ-послушаний. У монахов были свои книги, которые после их смерти передавались в обитель. Некоторые монастырские описи (например, Спасо-Прилуцкого монастыря даже специальную рубрику имеют «…Да книги выморлые», «…Да осталося книг после старца такого-то»). К четьей литературе следует отнести имевшую широкое распространение в Средневековье на Востоке и Западе Повесть про индийского царевича Иоасафа и его наставника, пустынника Варлаама. В русской рукописной традиции данное произведение сближалось с жанром жития и было очень популярно в церковной и светской среде. Этому способствовало и включение повести в Великие Четьи-Минеи митрополита Макария. Как «Асаф» такая книга отмечена в описи Антоньева Сийского монастыря 1556 г. С уточнением формата – «в десть» она упомянута и в библиотеке Николо-Коряжемского монастыря (близ Сольвычегодска) 1586 г., то есть задолго до её первого издания в Белоруссии в 1637 г. (в Кутейнском монастыре) и в России Симеоном Полоцким в Верхней типографии в 1680 г. Среди «письменных книг» это произведение отмечено в ведомости Кольского Воскресенского собора 1711 г.

В писцовой и переписной документации довольно часты указания на книги (Жития, Каноники, Минеи и Трефолои) «новых чудотворцев». Под ними следует понимать широкий круг общерусских святых, канонизированных на Макарьевских церковных соборах 1547 и 1549 гг. «Минея новых чудотворцов» была в Одигитриевской церкви в Среднем городе Пскова 1584 г. и в Никольской церкви посадского монастырька в Гдове по описанию 1585–1588 гг. «Пять тетратей в коже – писаны новым чудо-творцом жития» отмечены описью Новгорода 1617 г. в церкви Похвалы Пречистой Богородицы. Согласно дозорной книге по Белозерску 1617 г., Каноник и Минея новым чудотворцам имелись в приходских церквах Иоанна Златоуста и Св. Пророка Илии. По-видимому, такая же книга отмечена в описи белозерского Николо-Курьюжского монастыря 1628 г. «Кануники на господские праздники и всех святых – дал вкладом борисоглебской поп Иев». Канониками являлись выборки из служебных Миней. Приведённые упоминания говорят об общерусском распространении канонизированных при митрополите Макарии (на соборах 1547 и 1549 гг.) святых, образующих своего рода единое духовное пространство Московской Руси.

Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос о бытовавших на севере книгах из Литвы, Украины, Белоруссии. Он интересен в плане межкультурных связей народов Восточной Европы, единого восточнославянского культурного пространства. В городских и сельских церквах, а также монастырских библиотеках России имелись книги литовской печати. Столь краткое указание не позволяет более конкретно выяснить, в каких именно типографиях были напечатаны данные книги – в Белоруссии при Кутейнском монастыре под Оршей или же в Киеве? Данное определение могло прилагаться и к тем и к другим. При описании Никольской церкви в псковском пригороде Острове 1585–1588 гг. говорится, что «после Литвы остался Пролог в десть в дву книгах». Здесь, возможно, имеется в виду период оккупации Псковской земли на заключительном этапе Ливонской войны (1579–1582). В дворцовом с. Ракоме в церкви Фёдора Стратилата (Шелонская пятина) зафиксировано четыре литовских книги (Евангелие, Апостол, Служебник и Псалтирь), в сёлах Яковлевичи и Лукинском – по одной. Более позднее писцовое описание с. Яковлевичи, 1673–1685 гг., отметило Псалтирь киевской печати в полдесть. В Спасской церкви Старой Руссы в 1624 г. имелся Часовник литовской печати.