Тайные общества русских революционеров - Рудольф Баландин Страница 57

– Ну, тогда непременно нужны очки или пенсне. Обязательно!

– Покорно благодарю, я не желаю ослепнуть.

– Ослепнешь?! – вспылил Михайлов. – Тогда выходи в отставку. Нам из-за твоих глаз не проваливать организацию. – И обратился ко всем товарищам с предложением: – Обязать его носить очки необходимого номера.

Впервые входя в квартиру к товарищу, он тотчас осматривал все углы, простукивал стену, чтобы убедиться, достаточно ли она толста, прислушивался, не слышно ли разговоров соседей по квартире, выходил с той же целью на лестницу. Делал замечание: «У вас народу столько бывает, а ход всего один – это невозможно».

Еще хуже, если квартира была без воды. Значит, дворник будет лишний раз заходить, а кто не знает, что ему полагается докладывать полиции о всяческих подозрительных лицах. Особенно внимательно следил Михайлов за «знаками» – сигналами безопасности, которые снимаются, если квартира в опасности. По его мнению, квартиры, где их нет, не следует посещать.

Он не обращал ни малейшего внимания на шутки и насмешки в свой адрес, которые позволяли себе некоторые революционеры. Иногда хозяева раскритикованной им квартиры не хотели даже говорить с ним, но он все-таки преспокойно заходил к ним, чтобы убедиться, что его указания выполнены. Если не все обстояло благополучно, он весьма обстоятельно повторял свои соображения нахмуренным хозяевам. «Ну что, вы кончили? Больше ничего?» – торопили они его, желая, чтобы незваный гость поскорее убирался. «Да, я кончил, только теперь уже время обедать. Я бы остался, если не возражаете».

Михайлов говорил это совершенно откровенно, с чистым сердцем. Он не допускал мысли, что кто-нибудь посмеет всерьез рассердиться за исполнение человеком обязанности охранять безопасность тайной организации. Конечно, соблюдать конспирацию, меры безопасности скучно, выслушивать замечания неприятно. Ничего удивительного, что у людей по этой причине портится настроение. Но сердиться за правильные замечания на того, кто их сделал, совершенно несправедливо. С таким же успехом можно обижаться на доктора, поставившего неприятный для вас диагноз. Порядочному человеку самому будет стыдно, если он позволит себе поссориться из-за дельных указаний. Так рассуждал Михайлов. Он был профессиональным конспиратором и требовал этого от своих товарищей.

И хотя ему приходилось ежедневно с кем-нибудь ругаться, а то и ссориться, он пользовался огромным авторитетом и большим уважением у всех членов организации.

Вот свидетельство Тихомирова: «Из конспирации А.Д. (Михайлов. – Р.Б.) создал целую науку. Он… выработал в себе способность одним взглядом отличать знакомые лица в целой толпе. Петербург он знал, как рыба свой пруд. У него был составлен огромный список проходных дворов и домов (штук 300), и он все это помнил наизусть. Покойный Халтурин передавал нам однажды, как он следил за А.Д. (у Халтурина тоже были эти привычки – контролировать других); тот немедленно заметил его. Халтурин с приятной улыбкой знатока рассказывал, до чего ловко А.Д. изыскивал случаи смотреть позади себя, совершенно естественно, то будто взглянуть на красивую барыню, то поправивши шляпу и т. д.; в конце концов, он исчез – “Черт его знает, куда он девался”. А нужно сказать, что Халтурин тоже был мастер выслеживать.

Проходными дворами и домами А.Д. пользовался артистически. Один человек, спасенный А.Д. от ареста, рассказывал нам, как это произошло. “Я должен был сбежать с квартиры и скоро заметил упорное преследование. Я сел в конку, потом на извозчика. Ничего не помогло. Наконец мне удалось, бегом пробежавши рынок, вскочить в вагон с другой стороны; я потерял из виду своего преследователя, но не успел вздохнуть свободно, как вдруг входит в вагон шпион, прекрасно мне известный: он постоянно присутствовал при всех проездах царя и выследил меня на мою квартиру, откуда я сбежал. Я был в полном отчаянии, но в то же мгновение совершенно неожиданно вижу – идет по улице А.Д. Я выскочил из вагона с другого конца и побежал вдогонку. Догнал, прохожу быстро мимо и говорю, не поворачивая головы: “Меня ловят”. А. Д., тоже не взглянувши на меня, ответил: “Иди скоро вперед”. Я пошел. Он, оказалось, в это время осмотрелся, что такое за мной делается. Через минуту он догоняет меня, проходит мимо и говорит: “Номер 37, во двор, через двор на Фонтанку, № 50, опять во двор. Догоню”. (№№, впрочем, я уже позабыл.) Я пошел, увидел скоро № 37, иду во двор, который оказался очень тесным, с какими-то закоулками, и в конце концов – я неожиданно очутился на Фонтанке… Тут я в первый раз поверил в свое спасение. Торопясь, я уже не следил за собой, а только старался как можно скорее идти. Скоро по Фонтанке оказался другой заворот, а за ним № 50: прекрасное место, чтобы исчезнуть неожиданно. Вхожу во двор, смотрю, а там уже стоит А. Д.; оказалось, что двор также проходной в какой-то переулок. “Выходи в переулок, – говорит Ал. Дм., – нанимай извозчика, куда-нибудь поблизости от такой-то квартиры”, сам же выбежал на Фонтанку и осмотрелся. Пока я нанял извозчика, он возвратился и отвез меня на квартиру… где я и остался».

Сам Александр Михайлов однажды допустил оплошность, понадеявшись на свое искусство конспирации, что стоило ему жизни. Но это уже другая история. Главное, что на примере его деятельности особенно ясна тайная организация профессиональных революционеров.

Можно, конечно, возмутиться: какое безобразие! Люди выбирают себе род занятий преступный, направленный на насильственное свержение существующего строя, на подрыв общественных устоев!

На подобные упреки, возмущения и стенания можно ответить просто: не вам судить других. Человеку свыше дарована свобода воли. Он вправе стать революционером, так же вы вправе стать контрреволюционером, полицейским, жандармом, предателем, провокатором, стукачом и вообще кем угодно.

Или другое суждение. Пока в стране существует тайная полиция, есть полицейский надзор, имеются небедные государственные организации, призванные охранять имущих власть и капиталы, до тех пор будут вправе отдельные люди или тайные общества бороться с такими «блюстителями порядка». Ведь блюдут они его не как бескорыстные трудящиеся, а как профессиональные сыщики, агенты, прокуроры и пр. Их услуги неплохо оплачиваются. Это – профессионалы. Так почему бы и революционерам не стать тоже профессионалами своего дела?

Можно возразить: вот не будет этих смутьянов, тогда и блюстителей порядка не потребуется! Извести бы их всех, и настанут тишь, гладь да Божья благодать.

Но пока существуют государственные структуры и резкое разделение на тех, кто трудится, и тех, кто пользуется плодами чужого труда; на тех, кто приказывает, и тех, кто вынужден подчиняться приказам, даже нелепым или бесстыдным; на тех, кто бедствует, и тех, кто жирует в роскоши, – до этих пор будет у правителей и богачей необходимость в системе подавления основной массы населения если не силой, то хитростью, обманом, лживыми посулами.

Вот почему государственные преступники – революционеры – так часто бывают людьми честными, совестливыми, благородными, самоотверженными в отличие от своих противников.