Если завтра в поход... - Владимир Невежин Страница 57

Таким образом, говорить о какой-то «освободительной миссии» Красной Армии, которая сама оказалась в начале 1940 г. в тяжелой ситуации на финском фронте, уже просто не приходилось. К тому же, начиная с декабря 1939 г. в политдонесениях корпусов и армий, действовавших против финской армии, содержалась масса «недоуменных вопросов», которые следовали от бойцов: почему, мол, так активно сопротивляются «братья по классу».

И руководство Политического Управления Красной Армии, перестроившись буквально на ходу, немедленно предало забвению лозунг, который был выдвинут на первом этапе войны: «Мы идем в Финляндию не как завоеватели, а как освободители». 4 февраля 1940 г. в действующую армию была направлена директива ПУРККА за N 29 «О задачах агитационно-пропагандистской работы в связи с финляндской войной». В директиве утверждалось следующее: вместо повседневного разъяснения личному составу, что основной задачей в этой войне является обеспечение безопасности северо-западных границ СССР и Ленинграда, некие (естественно, не названные) «комиссары, политработники, пропагандисты и агитаторы», а также армейская и дивизионная печать либо вовсе умалчивали об этом, либо выдвигали на первый план вопрос об интернациональных обязанностях Красной Армии и «о помощи финскому народу в его борьбе против гнета помещиков и капиталистов». В директиве утверждалось, что действующие в таком духе «схематично, по-книжному решают вопросы политического воспитания масс, отрываются от конкретной обстановки».

Примечательно, что в военные округа в феврале 1940 г. была направлена телеграмма ПУРККА в связи с 22-й годовщиной Красной Армии, в которой упоминалось о ее боях «за безопасность северо-западных границ нашей Родины» и «за освобождение финского народа из-под ига маннергеймовской шайки». С.Г. Осьмачко отмечал по этому поводу, что интернационалистские лозунги советской пропаганды не были тогда отвергнуты окончательно, а лишь уходили на второй план. [460]

В конечном счете благодаря огромным жертвам советское руководство сумело переломить ситуацию в войне против Финляндии в свою пользу и заключить 12 марта 1940 г. мирный договор в Москве. Однако после окончания боевых действий, наряду с чувством радости и удовлетворения от того, что наконец прекратилось жестокое кровопролитие, в рядах Действующей армии наблюдалось и явное сожаление. Например, младший командир Военно-медицинского училища Добромыслов считал, что советское правительство поступило неверно, подписав мирный договор с Финляндией: «Нужно было бить финляндскую белогвардейщину до конца». В том же духе рассуждал и техник-интендант 2-го ранга 39-го стрелкового полка Ясинов. Он считал мирное соглашение с Хельсинки «политически невыгодным»: «Сколько воевали, сколько жертв понесли, а такой малой страны (Финляндии. – В.Н.) не могли взять». В то же время некоторые красноармейцы и командиры выражали уверенность, что «белофинны» обманули советское руководство, согласившись с ним на мир, и в будущем с Финляндией «воевать все равно придется». [461]

Уже после подписания советско-финляндского мирного договора в пропагандистских материалах, а также в выступлениях соратников Сталина отмечалось сожаление по поводу того, то финская территория не была занята полностью. В брошюре, вышедшей в серии «В помощь марксистско-ленинской учебе начальствующего состава Красной Армии», можно было прочитать буквально следующее: «СССР, разбивший финскую армию и имевший полную возможность занять всю Финляндию (sic. – В.Н.), не пошел на это, не потребовал контрибуций и, проявив великодушие в отношении Финляндии, ограничился тем минимумом, который необходим для обеспечения его северо-западных границ». [462]

А в мае 1941 г. М.И. Калинин откровенно сокрушался, выступая в закрытой аудитории, что так и не удалось «присоединить» Финляндию к СССР. [463]В конце июня 1941 г., когда Финляндия и СССР вновь оказались в состоянии войны, в окружной газете Ленинградского военного округа недвусмысленно подчеркивалось, что подписание мирного договора от 12 марта 1940 г. – «первый пример в истории, когда армия-победительница (РККА. – В.Н.) остановилась в своем стремительном наступательном марше, снисходя к мольбам потерпевшего поражение противника». [464]

Боевые действия против Финляндии поставили на повестку дня вопрос о необходимости переосмысления политико-пропагандистской и воспитательной работы с личным составом Красной Армии. Уже 14 марта 1940 г. Л.З. Мехлис распорядился, чтобы до 1 апреля 1940 г. политорганы предоставили итоговые, обобщающие материалы о своей деятельности за период боев. В апреле 1940 г. ПУРККА было подготовлено секретное издание «Пропаганда, агитация и печать в боевой обстановке. (Выводы и предложения на опыте войны в Финляндии)». В нем содержался ряд новаторских положений: критиковались шапкозакидательские настроения, подчеркивалось, что недостаточно и даже вредно воспитывать личный состав только на опыте гражданской войны. В то же время отмечалась необходимость ориентировать комсостав на новые методы ведения боевых действий с максимальным использованием артиллерии, авиации, танков, автоматического оружия. [465]

Л.З. Мехлис подчеркивал после окончания войны с Финляндией, что в ходе нее выявилась истина: без военных знаний комиссары и политработники не могли быть «полноценными руководителями». [466]Живая картинка, дающая наглядное представление об уровне пропагандистской работы среди личного состава Красной Армии в начальный период финляндской кампании, представлена в воспоминаниях одного из ее участников, разведчика 17-го отдельного лыжного батальона. Это подразделение, находясь еще на границе с Финляндией, во время краткой передышки перед походом получило «патриотическую зарядку со стороны подвернувшегося (sic! – В.Н.) малограмотного политрука». Разъяснения последнего сводились к следующему: «Наши самолеты бомблят и бомблят, а финны убегають». [467]

Война с Финляндией 1939-1940 гг. нашла отражение в советском кинематографе. Фронтовыми операторами был отснят материал для хроникально-документального фильма «Линия Маннергейма». В.В. Вишневский 30 апреля 1940 г. таким образом излагал в дневнике свои впечатления от просмотра этой картины: «Вчера смотрел „Линию Маннергейма“. Ни одного аплодисмента. Зрители молча, испытующе смотрят на тяжести войны. Натурализм документа предельный… Витает смерть и разрушение… А вырезано все, что только можно: нет подл[инных] смертей, раненых, нет обмороженных, нет трагизма…». [468]