Рука Москвы. Записки начальника внешней разведки - Леонид Шебаршин Страница 56

1 мая 1986 года после месячного пребывания в Советском Союзе «на отдыхе и лечении» в Кабул возвращался генеральный секретарь Народно-демократической партии Афганистана, председатель Революционного совета Бабрак Кармаль.

Афганский лидер, чья поездка в братскую страну начиналась безоблачно и радостно, был потрясен и обескуражен. В Москве, в ходе дружеских бесед, ему дали ясно понять, что ситуация в мире и в Афганистане меняется, что сам он устал нести тяжелейшее бремя руководства революционным народом и настал момент уступить пост номер один — генерального секретаря — кому-то из своих более молодых коллег. Ему говорили о его великих заслугах перед афганским народом, о выдающемся вкладе в дело революции и укрепление афгано-советской дружбы, о любви и искренней признательности, которую питают к нему советские руководители, весь советский народ. Афганскому лидеру напоминали об обстоятельствах его прихода к власти. От него же требовалось одно — добровольно и публично заявить об уходе в отставку. За ним останется пост председателя Революционного совета. Государственная должность позволит ему, Кармалю, трудиться на благо афганской революции, пользоваться почетом и уважением.

Первоначально у советской стороны не возникало сомнений, что Кармаль последует разумному и доброму совету и сделает требуемый шаг в сторону. Он принадлежал прошлому и уже не вписывался в формирующиеся концепции нового советского мышления. Самостоятельной внутренней базы у Кармаля не было, он перестал считаться со своими коллегами, и именно они повели сложную интригу, завершавшуюся беседами в Москве. На протяжении последних семи лет Кармаль так часто и убедительно повторял, что он коммунист, безгранично преданный КПСС и Советскому Союзу, что ему верили. Главное же понимали все — в Афганистане советские войска, во всех афганских учреждениях, во всех партийных комитетах — советские советники, у Кармаля нет ни малейшего простора для маневра. В Москве подошли к судьбе своего союзника просто и по-деловому, в той привычной манере, в которой всегда решались внутрипартийные кадровые вопросы: хочешь не хочешь, а надо. Никого, разумеется, не интересовала такая мелкая техническая подробность, как состояние здоровья Кармаля. Оно оказалось гораздо лучше, чем ожидали в Москве. Никто не догадался заблаговременно проинструктировать врачей, и они добросовестно констатировали, что даже хроническая болезнь печени не имеет угрожающего характера. Пациент должен только воздерживаться от употребления спиртного. Для Кармаля это не было проблемой, он давно уже покончил с пристрастием к алкоголю.

Кармаль выразил понимание позиции советских товарищей, дал понять, что в принципе с ними согласен, но ему надо побывать в Кабуле, поставить в известность коллег, подумать, как сделать все приличным образом. Афганец лукавил, пытался выиграть время и, самое главное, вернуться в Кабул. Кармаль вырос в атмосфере непрекращающейся кровавой интриги, хорошо изучил повадки советских политиков, партийных и государственных чиновников и, естественно, не питал иллюзий относительно своей судьбы. Пожалуй, он даже преувеличивал угрозу, не заметив тех перемен, которые произошли в составе руководящего эшелона в Союзе.

В Москве Кармалю поверили, но не до конца. Нужен был надежный и авторитетный человек, способный проконтролировать процедуру передачи власти и не допустить срывов. Такой человек был — заместитель председателя КГБ, начальник Первого главного управления В.А. Крючков, стоявший вместе с Андроповым у истоков афганского предприятия и игравший во всей истории советского вмешательства в афганские дела далеко не последнюю роль. Он досконально знал особенности обстановки в Кабуле, был лично знаком со всеми деятелями режима и пользовался у них неоспоримым авторитетом. Обладал Владимир Александрович и незаурядным умением находить выход из сложных ситуаций.

Крючков вылетел в Кабул поздно ночью с 1 на 2 мая. Его полномочия не ограничивались — Кармаль должен был уйти без шума, с соблюдением приличий, которые в то время были приняты в подобных случаях в странах социализма.

Кармаль был встречен в аэропорту Кабула полутора сотнями школьников — об этом мы узнали по телефону вечером 1 мая. Кармаль был не способен оценивать подлинные масштабы своей популярности. Позаимствованная в Советском Союзе система возвеличивания сыграла свою недобрую роль — ликующие толпы демонстрантов с портретами любимого вождя, портреты вождя в присутственных местах, крикливые плакаты, здравицы в честь лидера на всех партийных и государственных мероприятиях, густая лесть официальных советских посланцев железным занавесом отрезали руководителя и от народа, и от партии, которую он возглавлял. Полторы сотни школьников от многомиллионного города могли бы заставить задуматься человека, менее ослепленного собственным величием. Кармаль приписал происшедшее плохой погоде и проискам своих соперников. И то и другое, несомненно, было. Но было еще и абсолютное равнодушие народа и рядовых партийцев к лидеру афганской революции и ко всем делам высшего руководства.

Оппоненты лидера были в явном и неоспоримом большинстве, за ними маячила тень могучего Советского Союза и стояли совершенно реальные советские танки. «Ограниченный воинский контингент» в эти дни в повышенную боевую готовность, однако, не приводился. Соотношение сил было настолько неравным, что речь шла не о возможности вооруженной схватки, а лишь о предотвращении публичного политического скандала.

Крючков был знаком с Кармалем давно и знал его гораздо лучше, чем кто-либо из советских в Кабуле или в Москве. Если афганец способен кому-либо доверять, то Кармаль доверял Крючкову.

Утром 2 мая, не отдохнув после утомительного, с посадкой в Ташкенте, перелета, Крючков направился в государственный дворец для беседы с Кармалем.

В большом, скупо освещенном и мрачном зале посланца Москвы ждал лидер Афганистана. Традиционное троекратное объятие, столь же традиционное осведомление о здоровье друг друга и непременная передача приветов и наилучших пожеланий от М.С. Горбачева, других советских руководителей. (В депешах в Москву можно было по небрежению или умыслу опустить любой существенный момент беседы, но ритуальные приветы советских руководителей и искренняя признательность приветствуемого за внимание к нему обязательно присутствовали в каждом сообщении. Это как бы придавало особый вес, отблеск государственного величия даже пустым протокольным разговорам.)

В первых же фразах, произнесенные хозяином дворца, прозвучала некоторая угрожающая двусмысленность. «Благодаря заботам советских докторов чувствую себя прекрасно. Я совершенно здоров и понимаю, что многих это раздражает». Крючков сделал вид, что уж он-то никак не входит в число тех, кого огорчает крепкое здоровье его дорогого афганского друга, и начал издалека, с последних разговоров с Кармалем в Москве.

— Мы знаем, — задушевной скороговоркой лилась речь московского посланца, — что в афганском руководстве возникли определенные трудности. Вы, товарищ Кармаль, переживаете это, у вас нет душевного спокойствия. В Москве стало известно о тех беседах, которые в недавнем прошлом были у вас с вашими ближайшими соратниками. (Надо бы говорить не о беседах, а об острейших схватках, но тональность разговора требовала деликатности.) Наши руководители решили поговорить с вами как с большим и искренним другом, интернационалистом, патриотом, соратником по борьбе, который всегда ставил общие интересы выше личных.