Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима - Нюма Дени Фюстель де Куланж Страница 56

Религия, имевшая столь большую власть над внутренней жизнью города, с такой же властностью вмешивалась в отношения между городами. Это станет ясно, если проследить, как люди в древности вели войны, как заключали мир, как образовывали союзы.

Два города представляли собой два религиозных сообщества, имевшие разных богов. Когда они находились в состоянии войны, то в борьбе принимали участие не только люди, но и боги. Не следует думать, что это просто поэтический вымысел. Древние верили в это настолько истово и глубоко, что в поход всегда брали статуи своих богов. Люди были убеждены, что боги принимают самое активное участие в сражениях; воины защищали богов, а боги защищали воинов. Сражаясь с врагом, каждый воин верил, что борется против богов враждебного города. Этих чужих богов разрешалось ненавидеть, оскорблять, убивать; их даже можно было брать в плен. По этой причине война носила странный характер. Представьте себе два войска, стоящие друг против друга; в середине каждого войска статуи его богов, алтарь, знамена; в каждом войске свои оракулы, предвещающие успех, свои авгуры и предсказатели, заверяющие в победе. Перед сражением каждый солдат думает точно так же, как грек у Еврипида: «Боги, сражающиеся на нашей стороне, сильнее тех, что сражаются на стороне наших врагов». Каждое войско посылает проклятия на своих врагов, вроде того, что сохранил для нас Макробий: «О боги, посейте ужас и зло среди наших врагов. Лишите их и всех, кто населяет их земли и города, солнечного света. Пусть их города, их поля, их головы будут отданы вам». Проговорив проклятия, противники вступают в бой и сражаются с такой необузданной яростью, которую может придать только мысль о том, что они борются вместе со своими богами против чужих богов. Нет врагу пощады; война неумолима; религия руководит борьбой и побуждает воюющие стороны к действию. Тут не может быть никакого высшего закона, заставляющего умерить желание убивать; разрешается убивать пленных, добивать раненых.

Даже за пределами поля битвы не существует понятия о каких-либо моральных обязательствах по отношению к врагу. У чужеземца нет никаких прав, тем более на войне. В отношении чужеземца не существовало таких понятий, как справедливо или несправедливо. Муций Сцевола ^[132], а с ним и все римляне, считал, что убить врага – прекрасный поступок.

Консул Марций публично хвастался, что обманул царя Македонии. Луций Эмилий Павел продал в рабство сто тысяч жителей Эпира, добровольно сдавшихся в плен.

Лакедемонянин Фебид захватил крепость в Фивах после того, как был заключен мир. Агесилая спросили о справедливости поступка Фебида, на что царь ответил: «Всякое действие, полезное для нашего отечества, правильно». Вот таким было международное право древних городов. Спартанский царь Клеомен говорил, что все зло, которое можно причинить врагу, по мнению богов и людей, всегда справедливо.

Победитель мог воспользоваться плодами своей победы, как ему заблагорассудится. Его мстительность и жадность не сдерживали ни человеческие, ни божественные законы. В тот день, когда афиняне постановили, что все жители Митилены, вне зависимости от возраста и пола, должны быть истреблены, они и не помышляли о том, что превышают свои права; и, когда на следующий день они отменили свое решение и удовлетворились тем, что казнили тысячу граждан Митилены и конфисковали все земли, решили, что поступили гуманно и милостиво. После взятия Платей мужчины были убиты, а женщины проданы в рабство, однако никто не обвинил завоевателей в нарушении закона.

Война велась не только против воинов, она велась против всего народа – мужчин, женщин, детей, рабов. Войну вели не только с людьми, но с полями и посевами. Сжигали поля, вырубали деревья; урожай врага почти всегда посвящался подземным богам, а потому сжигался. Истребляли стада; уничтожали даже посевы, которые могли принести урожай в следующем году. Война могла стереть с лица земли целый народ и превратить плодородную землю в пустыню. В силу этого закона войны вокруг Рима простирались безлюдные пространства. Территория, где находились двадцать три города вольсков, превратилась в Понтийские болота; исчезли пятьдесят три города Лация; в Самниуме еще долго можно было опознать места, где прошли римские войска, не столько по следам, оставшимся от их лагерей, сколько по царившему в окрестностях опустошению.

Когда завоеватели не истребляли побежденных, они имели право уничтожить их город, то есть разрушить религиозные и политические связи. Тогда прекращался культ и боги предавались забвению. Одновременно с религией города исчезала домашняя религия каждой семьи. Погасали очаги. Вместе с культом исчезали законы, гражданские права, семья, собственность, одним словом, все то, что зависело от религии. Послушаем, что должен сказать побежденный, которому сохранили жизнь. Его заставляют произнести следующую формулу: «Я отдаю себя, свой город, свою землю, воды, которые текут по моей земле, свои термы, свои храмы, свое движимое имущество, все, что принадлежит богам, – все это я отдаю римскому народу». С этой минуты боги, дома, храмы, земли и люди становились собственностью победителей. Дальше мы будем говорить о том, что происходило со всем этим под владычеством Рима.

Война могла закончиться не истреблением или подчинением побежденных, а мирным договором. Но одного соглашения было недостаточно, требовалось религиозное священнодействие. Каждое соглашение отмечалось жертвоприношением. Мы говорим – подписать договор; латины говорили – забить козленка, icere haedus; в результате общепринятым выражением, означающим заключение договора, стало выражение «принести в жертву агнца». В свою очередь, греки, имея в виду заключение договора, говорили – совершить возлияние. У римлян жрецы, отправлявшие священные обряды при объявлении войны и заключении мира, назывались фециалами, у греков – spendophoroi, или совершающие возлияния.