Агата Кристи - Екатерина Цимбаева Страница 56

«Дэвид Маклеод, в высшей степени смышленый мальчик, был без ума от самолетов и прилагал огромные усилия, чтобы научить меня различать их марки. Однажды, глядя в небо, он заметил:

— Над нами летит „мессершмитт“.

— Нет, дорогой, — возразила я, — это не „мессершмитт“, это наш самолет, „харрикейн“.

— Это не „харрикейн“.

— Ну, значит, „спитфайр“.

— Это не „спитфайр“, это „мессершмитт“. Разве ты не можешь отличить „харрикейн“ или „спитфайр“ от „мессершмитта“?

— Но это не может быть „мессершмитт“, — сказала я. В этот самый момент на склон холма упали две бомбы.

Дэвид, чуть не плача, укоризненно сказал: „Я же говорил тебе, что это „мессершмитт“, а ты не верила!“».

Дети уехали, но и война как бы ушла вслед за ними. Торки больше не бомбили, зато теперь бомбы падали повсюду в Англии. Даже в тихий Эбни, дом Уотсов, свалилась маленькая бомба и, не разорвавшись, мирно улеглась перед камином рядом с ковриком недоумевающей собачки. Мэдж не знала, смеяться ей или пугаться. Но в Чешире такие случаи были скорее забавным эпизодом. Для Лондона же начались два страшных года «Битвы за Англию». Дом на Шеффилд-террас пострадал от взрывной волны так, как дом в романе «Берег удачи»: развалились нижний и верхний этажи, а средняя часть уцелела. Маллоуэнам пришлось переехать в съемную квартиру, и менять жилье пришлось еще много раз за годы войны.

Бомбежки сделались атрибутом повседневности. Агата никогда не спускалась в убежище, опасаясь оказаться заживо погребенной под развалинами дома: проще умереть сразу. Но некоторые меры предосторожности она принимала: «Ложась спать, я прикрывала голову подушкой на случай, если посыплются выбитые стекла, а на кресло, рядом с кроватью, клала самые дорогие свои пожитки: шубу и резиновую грелку — вещи совершенно незаменимые по тем холодным временам. Таким образом, я была готова к любым превратностям». Заслышав очередной вой сирен и грохот снарядов, она бормотала сквозь свой всегдашний крепкий сон «Боже, опять!» — и засыпала снова.

Удары наносили не только немецкие снаряды. Она было предоставила Гринуэй интернату, вроде описанного в «Испытании невиновностью», но вдруг Адмиралтейство поставило владелицу перед фактом, что поместье реквизируется для нужд флота и дети должны немедленно выехать. Миссис Маллоуэн и занявшая ее дом миссис Арбатнот пытались протестовать, объясняя, что дети просто окажутся выброшенными на улицу, что надо дать им время хотя бы найти другое помещение. Но поскольку это грозило конфронтацией с Адмиралтейством, Министерство здравоохранения их не поддержало, детям пришлось уступить свое место американским офицерам.

«Можете не сворачивать ковры, к Рождеству все закончится!» Но миссис Маллоуэн убрала все полностью, хотя и не рассчитывала, что дом уцелеет от бомбежек или от самих военных. Вдобавок и дом в Уоллингфорде уже был забит эвакуированными, а когда те вернулись в Лондон, его сняли знакомые — пожилой инвалид с женой, к которым присоединилась их дочь с ребенком. Свободных домов, куда можно было бы переехать из Лондона, у Маллоуэнов не осталось.

2

Военный быт наладился довольно быстро. Агату коробило, что продовольствие распределялось не только по карточкам, как в первую войну, но было доступно в любом количестве за большие деньги. Эти деньги у нее имелись, но она не пользовалась преимуществом богатого человека, постыдным в условиях национальной драмы. Бывают моменты, когда единство народа не должно подрываться имущественными различиями! Она питалась преимущественно картошкой и тем, что посылали друзья из более спокойных уголков страны, почитая за неслыханную роскошь обычную копченую треску.

Макс был официально приписан к Министерству авиации, где требовались его знания топографии Востока, но, вероятно, пришелся кстати и где-то еще благодаря знанию арабского языка, и в конце концов после многих усилий получил назначение на театр военных действий, куда-то в Северную Африку ^[15]. Жена порадовалась за него, проводила племянника Джека в памятный ей Иран, а сама вернулась к прежней профессии фармацевта и поступила провизором в аптеку при госпитале. Розалинда, к неодобрению матери, не торопилась поучаствовать в войне. Может быть, в память отца, она подала заявление в Женские вспомогательные воздушные силы, но без всякого внутреннего воодушевления: «Нужно же что-то делать, а эта работа не хуже других». После такого объяснения ей отказали в приеме на службу. Потрудившись немного то там, то сям, она заполнила бумаги для поступления в военное училище: «Там не так любят командовать, как в летных частях». Однако еще не ушли бумаги, как она огорошила мать новым заявлением: