Генерал Кутепов - Святослав Рыбас Страница 56

Оглянемся на галлиполийский опыт, на стремления Кутепова сохранить целое в противовес желанию французов распылить белую армию. Вспомним этот чудом выросший российский мир на берегу Дарданелл. Откуда он вырос? Разве не верна мысль Льва Карсавина, что русский идеал есть взаимопроникновение Церкви и государства?

Да, Галлиполи стал для многих русских эмигрантов символом великого духовного подъема, действительно граничащего с чудом. Они сохранили себя. Они выстояли перед лицом угроз и голода. Они не опустили своих знамен.

А дальше?

Для русских достижение идеала не может быть связано с частичными реформами, они стремятся действовать всегда во имя чего-то абсолютного.

Но, предупреждает Карсавин, если русский усомнится в абсолютном идеале, то он может дойти до крайнего скотоподобия или равнодушия ко всему, способен перемениться от невероятной законопослушности до самого необузданного безграничного бунта.

Разве это не так?

Но здесь же таился разрыв, трагический разрыв между идеалом и будничной жизнью, который привел к "самоубийству великого народа".

Народ, который никого на свете не боялся, который создал могучую империю с православным царем во главе, оказался настолько слаб внутренне, что обезумел и ослеп.

"Только смерть может избавить тебя от исполнения долга", — определяла абсолютную задачу армии надпись, выложенная из камней в галлиполийском лагере. Кутепов стал военным и идейным вождем. Именно идейным. В каждом полку, в каждой церкви, в каждом гимназическом классе знали: в его руках знамя национальной идеи.

А в Болгарии еще продолжалась инерция галлиполийства. Здесь еще была жива память об освободительной войне России за своих славянских единоверных братьев, еще были живы ветераны той войны, и тень Скобелева, Белого генерала, освещала и белогвардейского генерала Кутепова.

Болгария по Нейискому мирному договору была фактически без армии, не имела права на объявление всеобщей воинской повинности. Ее вооруженные силы, включая и полицию, не превышали 6,5 тысяч человек. У власти находилось правительство Александра Стамболийского, представлявшее Болгарский землевладельческий народный союз. В белогвардейской среде "земледельцев" называли "полукоммунистами" за их приверженность леволиберальному течению.

Впрочем, русских встретили гостеприимно. В Софии генералу Кутепову и генералу Абрамову, командиру Донского корпуса, был дан банкет.

Герои Плевны и Шипки, казалось, явились вместе с белогвардейцами в Софию.

Армии разрешалось ношение формы, она была размещена во многих городах, благо, казармы болгарской армии пустовали. Было провезено и оружие, болгары смотрели на это сквозь пальцы.

Штаб 1-го Армейского корпуса разместился в старой болгарской столице Велико Тырново, где тоже русским на каждом шагу многое напоминало победоносное шествие войск Александра II Освободителя, чей портрет украшал все присутственные места.

Разоренная поражением в войне, где она была союзницей Германии, и жестокими контрибуциями, Болгария смотрела на присутствие русских с наивным простодушием, словно надеялась на их помощь. В ресторанах Софии было установлено два постных дня, и часто за столиками высказывалось предположение: "Вот дед Иван сумел бы простить нас и защитить от контрибуции". А у кутеповских офицеров нередко с недоумением спрашивали: как могло случиться такое несчастье, что они покинули Россию? Нельзя ли вернуться ей служить?

Но они были вынуждены служить не ей, а работать на прокладке железных дорог и шоссе, добывать уголь, строить, пахать, рубить лес. Причем воспоминания об исторических явлениях не мешали болгарам платить русским поменьше, чем своим. Там, где болгарину платили семьдесят левов, русский братушка получал пятьдесят. Как только русский офицер, юнкер или солдат, занимающийся приработками, остановится перекурить, так сразу же раздается добродушное понукание хозяина: "Айда, руснак!", "Айда, братушка!". Это "айда" многим доставало до печенок, и при заключении договоров уславливались, чтобы это слово не употреблялось.

Разные бывали приключения и случаи: то приходилось наемным работникам искать от прижимистых хозяев заступничества у деревенского общественного мнения, то вступать с ними в дипломатические переговоры. Однажды группу юнкеров Сергиевского артиллерийского училища, подрядившихся делать саманные кирпичи, прижимистый хозяин вздумал кормить одной фасолью, ссылаясь на религиозный пост. Бедным юнкерам можно было бросить начатую работу, но было жалко оставлять заработок, и они придумали пойти в корчму, где заказали плотный ужин, объяснив окружающим, что их держат на голодном пайке. На следующий день хозяин перевоспитался, односельчане допекли его.

Однако бывало, что дело оборачивалось совсем по-иному. Например, молодые офицеры, взявшись покрыть черепицей крышу дома, быстро обнаружили свое неумение и вызвали ярость хозяина, который кинулся на них с палкой. Офицеры успели скоренько поднять лестницу и долго уговаривали разгорячившегося болгарина, что не стоит так волноваться и бранить русских, ведь если бы не они, то наверняка вместо хозяина был бы турок, а он сам в эту минуту сидел на крыше. Дипломатия в конце концов восторжествовала, и хозяин даже заплатил незадачливому работнику за поднятую на крышу черепицу.

В общем, в Болгарии русским жилось хоть и не сладко, но гораздо вольнее, чем в Турции. Армия по-прежнему сохраняла свою структуру. Мало-помалу к разрешенным местными властями нескольким винтовкам на полк стали прибавляться винтовки в каждой роте; в ротах появились ружейные пирамиды. Шли обычные армейские процедуры: подъемы, разводы, проверки. Плац-адъютанты высылались каждый день в театры и кинематографы. По улицам ходили патрули. Действовали и гауптвахты, где часто не хватало на всех места.

При каждом полку были устроены мастерские: слесарная, столярная, сапожная, швейная. С весны 1922 года завели и огороды.

Однако эта временная жизнь рано или поздно должна была чем-то завершиться.

А завершилась она не так, как они ожидали.

Бедственное положение потерпевшей поражение страны заставило Болгарию искать союзников. Страны Антанты были для нее суровыми контролерами, заставляющими выплачивать контрибуцию Румынии и Сербии. Германия, традиционно имевшая здесь сильные позиции, сама находилась в полузадушенном состоянии. Поэтому нет ничего удивительного, что на Генуэзской конференции Стамболийский пошел на сближение с Советской Россией, ведь это сделала и Германия.

Отныне белые почувствовали себя в Болгарии не очень уютно. Они становились нежелательными гостями. Это был тяжелый моральный удар, ведь трудно было поверить, что в нормальной стране, какой была Болгария, с царем, православными церквами, уважением к истории, может произойти эта невероятная переоценка.

Подобные отношения "московские мечтатели" завели и с Кемалем Ататюрком, поставив перед собой задачу привлечь на свою сторону униженную и разоренную Турцию. Что с того, что мусульманская Турция имела очень напряженные отношения с христианской Арменией? Арменией можно было пренебречь. По советско-турецкому договору Турции были уступлены крепости Эрзерум и Каре и другие территории, но взамен на влияние в остальной, большей части Армении. В конце 1921 года в Турции побывал сам Фрунзе для заключения договора дружбы. Большевики укрепили свои позиции в Закавказье.