Новиков-Прибой - Людмила Анисарова Страница 56

«старый, изломанный, с морщинистым лицом», отдавший морю без малого 50 лет, вызывает поначалу жалость. Ему не по силам работа матроса, но на берегу он оставаться не может: «Тянет в море, нет больше сил терпеть». Он рад тому, что его взяли в плавание, и изо всех сил старается показать, что он ещё способен на что-то. Однако ему это плохо удаётся, он «не только не может лазить по мачтам, но и внизу работает вяло, ходит медленно, сутулясь под тяжестью сурово прожитых лет». Между тем эти сурово прожитые годы Джим вспоминает с радостью и благодарностью. Отдыхая ночью на палубе, глядя в звёздное небо и перебирая всю свою жизнь, он рассказывает, например, Антону, что имеет по всему свету не одну, а много семей: «Был и я когда-то молод и силён. И везло же мне, чёрт возьми, насчёт женщин! Липли они ко мне, как ракушки к судну. Ну и рассеивал своё племя по земному шару. Если собрать вместе всех жён и детей — ого! Изрядная цифра получится…»

Если в повествовании Джима вдруг пробиваются грустные ноты («приходится кончать свой век одиноким»), он, устыдившись, тут же «разражается отъявленной руганью».

Описание гибели Джима, которую он выбрал сам, выбрал сознательно и бесповоротно, — безусловно, самые сильные страницы повести. Автор рассказывает о приготовлении к смерти старого матроса как о будничном, заурядном событии. И именно это оттеняет потрясающий до глубины души пафос его прощальных слов: «Я хорошо пожил, чёрт возьми! Если бы мне снова родиться и меня спросили бы, кем я хочу быть, я выбрал бы только долю моряка, не задумываясь нисколько».

Робкая попытка Антона остановить старика («Не подождать ли вам, Джим?») выглядит и ненужной, и неуместной. Храбрый моряк Шелло (оказавшийся братом Амелии), «злобно сверкнув глазами», дёргает его за блузу, а сам Джим упрямо бросает: «Кажется, я достаточно взрослый человек, чтобы поступить так, как мне хочется».

В самый последний момент сдержанные друзья Джима Гаррисона становятся вдруг по-детски сентиментальными. «Прощай, Джим, прилетай к нам чайкой!» — восклицают они все вместе. И когда Джим бросается в воду с привязанным за спиной тяжёлым камнем, моряки, вероятно, не могут скрыть слёз. Только мы, читатели, этого не видим. Автор пишет: «— О, решительно! — замотав кудрявой головой, говорит Блекман и убегает вниз, а за ним удаляются и все остальные».

Конечно, о Джиме и его славной гибели на «Нептуне» вспоминают долго: «Это был моряк с дьявольским присутствием духа». Так, наверное, можно сказать обо всех мореплавателях. Ведь море не принимает слабых: оно или выбрасывает их на берег, или обтачивает характеры, как камни, добиваясь нужного ему совершенства, которое включает в себя и отвагу, и выносливость, и самоотверженность, и честность.

Море делает людей романтиками и философами. Таковы почти все герои Новикова-Прибоя. Чаще всего не получившие никакого образования, они всё время пытаются постичь и объяснить жизнь, уловить её закономерности. В ответ на слова скромного шведа о том, что каждый человек несёт свой крест, Шелло рассуждает: «А вдруг окажется, что не крест тащит человек на своих изнурённых плечах, а гнилое, никому не нужное бревно, и не к Голгофе приближается, а к помойной яме — что тогда делать?»

Море объединяет людей, уничтожая любую рознь: национальную, религиозную. Здесь все космополиты, граждане одной планеты, «мировые бродяги», которым дано больше чувствовать и понимать, поскольку они свободны от многих условностей, опутывающих людей на суше.

Кульминацией повести является описание шторма, в результате которого пострадал главный герой. Несколько сменяемых друг друга картин, подобно полотнам Айвазовского, дают яркое представление о жестокости и непредсказуемости коварной и грозной стихии: «…ползут отяжелевшие глыбы чёрных туч, затмевая лазурь неба», «…ветер дует порывами, крепчая и постоянно меняя своё направление; вздрагивает судно, качаясь на волнах; с гулом и рёвом приближается, кружась, пламенно-бурая мгла»; «Примчавшись с угрюмого севера, из холодной ночи, в бешенстве мечутся вихри, буйно гуляют по водному простору. Ревёт, шипя и ухая, возмущённое море… Содрогаясь, беспомощно качается наш „Нептун“, ложится на тот или иной борт, ныряет носом в образовавшиеся крутизны, вздымается, как испуганный конь, на дыбы перед вскипающими буграми вод. Он плывёт, управляясь только одним рулём, отдавшись на волю урагана, жалкий, с разорванными парусами, трепыхающимися на нижней рее фок-мачты».

Многоцветна палитра, которую использует автор при описании шторма, — от кроваво-красного и пламенно-бурого до безнадёжно засасывающего чёрного. Высок эмоциональный накал, созданный напряжённым синтаксисом, обилием глаголов действия и ярких метафор: «С меркнущего неба, колыхаясь, опускаются грязные завесы: вспыхивая, дрожащими извивами сверкает молния; летят вверх, как раскинутые плащи, сорванные гребни волн; вся поверхность моря, насколько проникает глаз сквозь кровавую мглу, вздувается горами, точно с таинственного дна поднимаются вулканы и извергают лаву»; «Ветер кружится, толкает, рыдает и орёт на все голоса, играя с моим телом, снося вместе с парусом в сторону от мачты и потрясая над развёрстыми безднами рычащего моря. Хочется кричать, заглушая бурю, кричать на весь мир, чтобы подавить жуть перед близостью смерти».