Опричники Сталина - Алексей Тепляков Страница 56

Взращённый Н. Н. Алексеевым матёрый следователь Серафим Попов потрясал добрым десятком томов агентурной разработки под кодовым названием «Военный», но Каруцкий ему говорил, что эти данные свидетельствуют только о том, что у Муралова есть знакомые, которые с ним просто общаются на бытовой почве и делать из них заговорщиков с имеющимися материалами нельзя… Позже Попов заявлял, что Каруцкий с Залпетером при корректировке протоколов вычёркивали из них те или иные «фамилии врагов под видом того, что, «мол, этого нужно проверить, кажется, его оговаривают враги», или «этого нужно вычеркнуть пока из показаний, а то Эйхе будет ругаться. […] Все протоколы допросов основных арестованных посылались в Москву только после того как они пройдут через Эйхе» ^[199].

В итоге арест двух старых большевиков не принес начальнику УНКВД особых дивидендов: хотя старика Вегмана и удалось сломать, он через несколько недель погиб во время допроса при до сих пор неясных обстоятельствах (это случилось сразу после смены Каруцкого новым начальником УНКВД В. М. Курским). Что касается Муралова, которого допрашивали лично Каруцкий, а также Жабрев и Попов, то он сначала подписал признание в том, что в 1928–1930 гг. входил в состав Сибирского контрреволюционного центра и руководил подрывной работой троцкистов в Западной Сибири, но потом стал отрицать вину. Муралов держался целых семь месяцев, периодически дезавуируя вынужденно им подписанные протоколы допросов, и дал окончательные признательные показания только в декабре 1936 г., перед самым процессом «параллельного центра».

Возможно, что откомандирование Каруцкого в Москву было связано именно с его недостаточными усилиями по «вскрытию» в Сибири необходимой Сталину большой антисоветской организации. По крайней мере, приказ Ягоды, о котором речь ниже, хотя и не говорит об этом прямо, но свидетельствует в пользу именно такого предположения.

В Новосибирске привычное пьянство Каруцкого достигло крайней степени. Большинство документов НКВД, направляемых в крайком, подписывались его заместителем А. К. Залпетером, а сам Василий Абрамович постоянно устраивал за казённый счет весёлые банкеты. Но компанейский прожигатель жизни Каруцкий с помощью неформального общения долгое время не раздражал местные власти, поскольку его аппарат неплохо справлялся с выявлением врагов народа, а того количества арестованных и расстрелянных, которое было раньше, московские власти пока не требовали.

Между прочим, в 1935 г. году чекисты, внимательные к развитым потребностям партийно-советского начальства, обратили внимание, что бытовое обслуживание первого секретаря крайкома Роберта Эйхе совершенно неудовлетворительное: в столовой для руководящих работников края наблюдалась полная антисанитария и, вообще, окна столовой «расположены низко над землёй и были случаи заглядывания в окна, когда там обедал секретарь Крайкома ВКП (б) т. Эйхе». Положение было исправлено, и голодные новосибирцы уже не могли отныне неуместным любопытством портить аппетит своему главному начальнику ^[200]. А благодарный за подобные заботы Эйхе, построивший себе роскошный загородный дом приёмов, в ответ не портил жизнь Василию Каруцкому, поскольку понимал — у чекиста с такой коллекцией орденов в столице не может не быть хороших друзей…

Иногда Каруцкий, впрочем, сообщал первому секретарю что-нибудь интригующее: например, что в типографии в брошюру с отчётным докладом главы правительства В. М. Молотова вклеили часть рассказа «Гроб полковника Недочетова» из «Сибирских огней», а прокуратура, дескать, не занимается расследованием этого «дела о безобразных нарушениях, граничащих с вредительством». Привольная жизнь любителя сладкой жизни закончилась через полтора года после приезда в Новосибирск.

Хотя сведения о неприличном поведении орденоносца уже не раз достигали Москвы, их припомнили, когда Генрих Ягода, почувствовав желание вождя усилить репрессии, обрушился на некоторых региональных начальников с обвинениями в развале оперативной работы. 15 июля 1936 г. появился грозный приказ НКВД СССР и «морально разложившегося» начальника лишили должности. Это, видимо, был один из последних крупных приказов Ягоды, заменённого на Ежова несколько недель спустя.

Приказ, доведённый даже до рядового оперсостава наркомата, гласил: после убийства Кирова работники НКВД должны были «до конца выкорчевать оппортунистическое благодушие и ротозейство», обеспечить приведение в порядок агентурно-осведомительной сети и повседневное руководство ею. Но некоторые руководители ослабили работу и не выявили активных троцкистов-контрреволюционеров.

Говоря о Каруцком, нарком отметил, что у этого способного и подававшего надежды на рост чекиста результаты хоть и получше, но он недостаточно целеустремлённо борется с троцкистами и зиновьевцами, а также запустил работу на железнодорожном транспорте, где «по целому ряду имеющихся у нас данных явно существовали японские диверсионные организации» (то есть мартовский процесс над железнодорожниками-«шпионами», которым Каруцкий, казалось бы, мог законно гордиться, оказался в глазах Лубянки совершенно недостаточным). Также Ягода отметил, что не раз «обращал внимание тов. Каруцкого на необходимость изменить личный образ жизни, совершенно недостойный чекиста» ^[201].