Огненный всадник - Михаил Голденков Страница 56

— И это, — Обухович потряс листом в воздухе, — мало что для нас значит, — воевода улыбнулся дьякону, — мало ли писем валяется в мусорных корзинах! А ваши предложения мы принимаем, так сказать, для обсуждения, отвечая предварительным отказом сдать город.

Милославские, ухмылявшиеся до сих пор в свои рыжеватые бороды, недоуменно переглянулись. Они не поняли, что сказал Смоленский воевода — сдаются литвины или отказываются? В этот момент Корф вынул табакерку нюхательного табака и поделился с Боноллиусом:

— Отведайте, пане. Исключительный голландский табак!

Лица Милославских завистливо вытянулись. Они с открытыми ртами смотрели, как Корф и Боноллиус втягивают ноздрями табак, чихают и со смаком делятся впечатлениями:

— Добрый табак!

— Отменный табак!

— А я и говорил!

— Але ж я маю лепей, пан Корф! Из самого Тринидада! В восемнадцать лет плавал на корабле адмирала Еванова-Лапусина в Вест-Индию и привез. Отменнейший табак, пан Корф.

— Вы с самим Лапусиным плавали? С этим чудаком?

— Так! Согласитесь, если бы не было Лапусина, то жизнь в Речи Посполитой была бы скучней намного.

— Согласен, пан инженер…

— Ну, потом, потом…

И Боноллиус, и Корф прекрасно знали, что за употребление табака — и нюхательного, и жевательного, и курительного — царь наказывает штрафом и ударами плетьми прилюдно на площади. Лицо дьякона позеленело.

— Вам должно быть известно, что мы взяли Гомель, — угрюмо, почти угрожающе процедил он, — и Оршу взяли, вот-вот захватим Шклов. Лишь добровольная сдача гарантирует всем вам жизнь. Нами захвачены земли до Березины. Православная шляхта сдавшихся городов отправлена воеводами под Смоленск к царю за жалованьем, а которая же не хочет сдаваться, отпущена. То же и с вами будет. Так что…

Дьякон не договорил. Все резко подняли головы… Высоко в небе, над парламентерами, с жалобным курлыканьем летел в южном направлении журавлиный клин. Рабочий деловитый шум на стене Смоленска враз прекратился. Все стояли и, задрав головы, смотрели на летящих птиц, слушая их такой печальный и почти мистический крик, словно души мертвых солдат, погибших у стен и на стенах Смоленска прощаются со своими товарищами. Смотрели вверх смоляне, смотрели московитяне, смотрели английские солдаты, впервые в жизни видевшие этих удивительных птиц. Смотрели татары, мордвины, вепсы, меря, москов, мещера и эрзя. У всех щемило сердце, всем было грустно, и каждый думал об одном и том же: о доме, о семье, о погибших, о том, когда же закончится эта проклятая война. Так думали русские из Твери и Ярославля, вепсы из Белоозера и эрзяне из Рязани. Так думали все, с грустью глядя, как плывет по осеннему небу, затянутому серыми облаками, печальный клин журавлей, оглашая тоскливым кличем пространство…

— В Персию, небось, летят, — задумчиво произнес Бонол-лиус, — там тепло и нет войны.

— Рановато как-то, — задрал вверх голову Корф, — еще же не первое сентября!

— Не немецкие, значит; журавли! — усмехнулся Боноллиус. — Не по часам перелетают.

— А в Германии их почти нет, — буркнул Корф, не отрывая взгляда от неба, — это, возможно, шведские журавли. Вот в Швеции они есть.

— И вот еще и у нас, слава Богу, — улыбнулся Боноллиус.

— Верста, поди, до них будет, а ведь как слышно! — вздохнул Иван Милославский, воздев к небу свои выразительные голубые глаза. Сердце московского князя защемило, набежала слеза. Как же ему сильно захотелось встать, обнять этих храбрых смолян, понюхать вместе табачку да вспомнить родной дом под горячий душистый чай!

— Странная птица, — Корф покачал головой, — у нас в Германии ее мало, а вот во Франции и других странах — вообще нет.

— Отчего же! — Иван Милославский возмущенно развел руки. — У нас журавли тоже живут. К северу от Московы есть селение мери Талдом, а рядом с ним есть место, называемое мерей Куркасюнимаа, что переводится как Журавлиная родина. Во там много этих журавлей собирается! Сам видел! Красивая птица!

— А на западе Европы их вообще нет, — повторял Корф, — раньше, говорят, водилось много, но ныне ни во Франции, ни в Англии нет ни единого…

— Странно, — удивился Семен Милославский, — птица вроде не особо промысловая. У нас ее не стреляют. Да и грех такую убивать.

— Убивать вообще грех. По христианским обычаям, — угрюмо отозвался Обухович, до сих пор молчаливо наблюдавший за полетом журавлей.

Лихачев первым пришел в себя, смущенно кашлянул в кулак, зло зыркнул на Милославских. Те медленно опустили головы. Боноллиус вздохнул, провожая журавлиный клин взглядом. Обухович молчал, все еще глядя на удаляющихся к югу птиц, превратившихся в едва заметные точки. Неловкая пауза затянулась. Дьякон вновь нетерпеливо кашлянул.

— Ну, так что, господа? Я же вам как лучше хочу сделать. Вы же умные люди.

— Нам ваши условия уже известны, — ответил Обухович и встал, отвешивая поклон, — честь имею, спадарство!

Когда парламентеры ушли, Обухович собрал всех на совет в своем доме.

Шановное спадарство! Оно, конечно, дешифрованное письмо и булава гетмана могли попасть к царю разными путями, но все это, тем не менее, доказывает, что миссия Кмитича осложняется, и скорой помощи нам не дождаться — война идет уже на Березине и нашим там туго приходится. Нужно рассчитывать только на свои силы в ближайший месяц. Похоже, что царские войска в самом деле ушли далеко на запад, а мы как остров в бушующем море. Однако это не значит, что мы собираемся сдаваться. Пока есть порох и пули с ядрами — будем драться. Волнует меня лишь судьба мирных жителей, женщин и детей. Их надо увести, ибо если московитяне ворвутся в город сами, то нашим мещанам несдобровать.

— Можно сказать? — встал городской судья Галимонт. Облаченный во все черное, с длинным носом, он выглядел как грач. — Я полагаю, что нужно вести разговор о сдаче города, и все на этом. На что надеяться? Что просидим здесь еще неделю или месяц и погибнем?!

— Так, панове, — вскочил пан Соколинский, — мы проиграли, и это надо признать! Надо сдаться, пока москали не злые. В другом случае они нас всех перережут, что православных, что протестантов, что католиков.

— Мы их сильней! — возразил Боноллиус. — Наша сила в том, что за нами правда, Бог, а условиям царя я не верю ни на грош! Хочу напомнить панам историю русских республик Новгородской и Псковской. Ведь тамошние помещики рассуждали точно так же, как вы, паны Галимонт и Соколовский. Новгородские богатенькие бояре полагали, что останутся при своих грошах, власти, земле и при московском царе. Что стало? Напомню! Царь кого выслал, кого казнил, все отобрал и посадил своих людей. Новгород пришел в запустение. Псков помог Василию III в борьбе с Новгородом. Что стало со Псковом? В январе 1510 года сняли вечевой колокол и в Пскове. Город тоже пришел в запустение. Я не верю никаким обещаниям. Нужно надеяться только на себя, на Бога и на помощь гетмана.