Сталинский проконсул Лазарь Каганович на Украине. Апогей советской украинизации (1925–1928) - Елена Борисёнок Страница 56

Л. М. Каганович подчеркнул, что «тов. Шумский своим главным лозунгом выдвигает дерусификацию, а что это означает? Дерусификация означает забыть русский язык, перестать быть русским, перестать читать и заниматься русской культурой, а мы говорим — будь русским, занимайся этой культурой, читай книжки по-русски и т. д., и т. д., но украинизируйся» ^[630]. «Я думаю, что так могут поступать только люди, которые ставят интересы своей „парламентской“ политики выше деловой работы по руководству крупнейшим и важнейшим наркоматом, только люди, для которых игра в дискуссию дороже крупнейших, важнейших задач нашего строительства», — с пафосом восклицал украинский генсек. И продолжал, уже обращаясь к новому наркому просвещения: «Я думаю, что тов. Скрыпник наконец упорядочит работу Наркомпроса, там очень длительное время руководитель почти не работал» ^[631].

О роли пролетариата в политике украинизации говорил и В. П. Затонский: «…хребет русифицированному пролетариату тут ломать нельзя… создание таких условий, при которых рабочий, связанный с украинским языком, с украинской культурой в прошлом, не терял бы связи с нею, создание таких условий, что работник, даже не украинец по происхождению, потихоньку привыкал к мысли, что он живет на Украине, к мысли, что есть на свете такой украинский язык, которым следует интересоваться… понимать, привыкать к культуре большинства того народа, среди которого он живет» ^[632].

Резолюция пленума отличалась осторожностью. С одной стороны, республиканское партийное руководство высказалось против излишне активных украинизаторов пролетариата, но, с другой стороны, осудило и «шовинистические» настроения в его среде. В своей резолюции пленум отметил: «Твердое проведение украинизации, с заострением внимания на украинизацию партактива, в особенности в промышленных округах и районах при всемерном обеспечении прав нацменьшинств и решительном исправлении имеющихся извращений, в частности, по отношению к русской части пролетариата; усиление идейной борьбы со всякими националистическими уклонами и настроениями в рабочем классе, крестьянстве и партии, в частности, с имеющимися проявлениями антисемитизма; усиление борьбы с растущими враждебными элементами (кулак, нэпман) и попытками их политического оформления» ^[633].

Решением пленума А. Я. Шумский был отправлен в распоряжение ЦК ВКП(б) в Москву, и заседание Политбюро 25 февраля уже состоялось без его участия. «Уход» Шумского послужил стимулом к обсуждению в обществе перспектив украинизации. В еженедельной сводке секретного отдела ГПУ УССР (30 января — 5 февраля 1927 г.) было отмечено: «профессор Шиманович (И. И. Шиманович — бывший украинский эсер, член Центральной рады, был профессором Киевского сельскохозяйственного института. — Е. Б.) по поводу украинизации говорит: „Москва против украинизации, боится ее и хочет колонизировать Украину. Уже начинают наступать на боротьбистов, которые безоговорочно и до конца проводили украинизацию“» ^[634]. Впрочем, в той же сводке значилось, что «среди киевской правой профессуры очень распространено мнение о том, что Соввласть, проводя украинизацию, впадает в крупнейшую ошибку. В процессе украинизации, по их мнению, развиваются украинские националистические настроения, рост которых неизбежно поведет через 2–3 года к полному отделению Украины от России. Поэтому, хотя украинский язык всем им очень не по душе, изучать его они считают необходимым» ^[635]. В следующей сводке уже целый пункт был озаглавлен «Слухи о причинах ухода Шумского». Например, сотрудник Наркомпроса Зинкевич, бывший эсер, заявил, что Шумский снят «не по политическим мотивам, а потому, что он просто шляпа и никуда не годился». Украинский советский актер П. К. Саксаганский, именем которого названа одна из центральных улиц Киева, в разговоре с сотрудниками комиссариата говорил: «…Очень хорошо, что Шумского прогнали. Он хоть и украинец, но большой дурак…». Сотрудники ГПУ отмечали, что среди русской части сотрудников Наркомпроса царит убеждение в том, что с уходом Шумского ослабнет темп украинизации, что «с его уходом эта украинизация уничтожится», что Шумский, Гринько и Хвылевой представляли одну компанию и «теперь эта компания разбита и их всех спровадят с Украины» ^[636].

Впрочем, были и другие оценки произошедших изменений в составе республиканского руководства. В 1927 г. в ВУЦИК поступило письмо, подписанное членами «Украинского национального комитета». В нем говорилось, что на Украине везде во главе стоят евреи и москали, украинцев нигде во главе нет, а если кто и попадался случайно, то его «заедали москали и евреи и сажали своего». «Когда же кто-нибудь осмеливался протестовать против этого, то его обвиняли в контрреволюции, поэтому все боятся и молчат, — негодовали авторы документа. — Гнет и террор над украинцами страшенный» ^[637].

«Дело Шумского» отразилось и на отношениях между КП(б)У и Коммунистической партией Западной Украины (КПЗУ). В целом до конца 1920-х годов украинизация хотя и по-разному (и часто весьма неоднозначно ^[638]) оценивалась различными политическими силами на Западной Украине, однако в целом отношение к ней было довольно позитивным. После признания Советом послов Антанты юридических прав Польши на Восточную Галицию провозглашение в СССР курса на коренизацию воспринималось как частичное осуществление национальных устремлений. Например, львовское «Дiло» считало, что, «при всей ограниченности теперешних украинизационных попыток, они имеют определенно позитивное значение»: «осуществление наших национальных идеалов реализуется хотя и медленным, но уверенным шагом» ^[639]. По мнению газеты, события в Советском Союзе вообще и в УССР в частности вызывают большую заинтересованность у западных украинцев, «которые знают очень хорошо, что судьба и будущее соборной украинской нации зависит от политических достижений и социально-экономического роста и культурного развития украинских масс там, на широких пространствах Большой Украины» ^[640]. Неудивительно, что с 1923 г. увеличился въезд украинской интеллигенции в УССР из-за рубежа, как уроженцев Поднепровья (реэмигрантов), так и галичан. Так, 4 октября 1925 г. С. А. Ефремов писал Е. Х. Чикаленко о том, что «кому можно возвращаться — нужно возвращаться», поскольку работников мало, а работы — непочатый край ^[641]. И. В. Майстренко отмечал: «Значительным событием в украинской жизни Харькова было возвращение из эмиграции целой группы украинцев… украинскими „сменовеховцами“ были левые социалисты, которые полагали, что в советских условиях украинизации Украина возродится национально-государственно» ^[642].