Завещание Шекспира - Кристофер Раш Страница 56

– Ты еще не закончил?

Я еще не упомянул вонь семени и проституток в притонах на окраинах Лондона. Председатель судебных архивов зажимал нос надушенным платком, а епископ Винчестерский ^[85] обрушивался на шлюх с порицаниями. Утверждали, что сам дьявол, завидуя их адским запахам, посещал притоны Кларкенуелла. Там он собирал образцы, способные соперничать со зловонием преисподней, чтобы взять их с собой в ад. Несмотря на свою зловонную репутацию, Кларкенуелл пользовался популярностью у щеголей из адвокатских сообществ – Судебных иннов ^[86]. Отважные джентльмены стойко переносили запахи публичного дома Люси Негритянки, Черной Люс, как сама себя называла настоятельница Кларкенуелла. В старые добрые времена она звалась Люс Морган и была одной из камеристок королевы. А теперь смуглая Люс пеклась о нуждах состоятельных господ, которые не всегда могли найти состоятельных дам, которые могли бы их удовлетворить. Она открыла прибыльную торговлю плотью на улице Святого Иоанна и сколотила состояние на служении похоти. Со временем ее бордель стал знаменитым. Она утверждала, что он мало чем отличался от продажных судов, но в отличие от них в ее заведении все было в открытую, напоказ – как ножки ее проституток. Ну и что с того, что чистоплотность их волновала гораздо меньше, чем придворных дам? Об их вони ходили легенды.

– Наверняка у них была жесткая конкуренция.

Это точно. На Сент-Джордж-Филдс в Саутуарке толпа шлюх наполняла вечерний воздух непревзойденным зловонием секса. Понадобились бы ветряные мельницы титанов, чтобы развеять их омерзительный дух. А на Пэрис-Гарден-Лейн шла не менее активная работа: там под перезвон колоколов церкви Святого Георгия Мученика, раздающийся над полями Ламбета, проститутки усердно шлифовали гениталии Шеллоу ^[87] и Фальстафа.

– Жизнь в Лондоне явно бурлила.

Похлебка разврата медленно побулькивала, клокоча на южных окраинах города, в узаконенных публичных домах, где бесперебойно двигались бедра весталок Венеры – вперед-назад, вперед-назад.

– Снова ад!

Там была тьма, серная яма, горение, ожоги, зловоние, изнеможение, угасание – да еще и запах крови. Шлюхи продавали секс, не оповестив клиента о проклятии Евы, и только когда он одевался в липкой темноте, он чувствовал запах крови, ранее заглушённый хором других зловоний, заполнявших ночь: сгнивших, почерневших зубов, подмышек, пахнущих луком, невытертых задов: внизу один лишь черт.

– А верх человеческий – неужто ангельский?

В Лондоне Богу не было места и выше пояса – весь город был шлюхой с вонючими подмышками Шордича и Кларкенуелла, сочащимися сосками Бишопсгейта и Крипплгейта и утробы, полной распутства, бурлящего внутри окружающей его стены. К югу от них текла зловонная река и, как юбки блудницы, грязные окраины Саутуарка и Бэнксайда волочились в пыли к Сент-Джорджу, Ламбету и Ньюингтон Баттс. Они были полны отвратительных притонов шлюх и сутенеров, карманников и распутников, головорезов и убийц, кишащих, как вши, в истасканном, загаженном нижнем белье Великой Блудницы.

Когда я погружаюсь в сон и хрупкая бабочка души выпархивает из моего тела и летит на юг города, с высоты ее полета я вижу то, что я видел тогда, – лондонскую блудницу, простирающуюся подо мной во всем ее омерзении и безобразии: ее колени задраны в Олдгейт и Линкольн-Инн, а ее пятки – в Дептфорде, Вестминстере и в самой преисподней. Мост был дорогой в ад и назад, в эту самую огромную грязную дыру, которую осыпал ругательствами лодочник. Мост вел внутрь нее, к реке Флит, сливающей мочу в Темзу, эту общую сточную канаву, в которую она же и испражнялась.

О Темза милая, смири свое теченье…

Весь город был вонючей проституткой.

– Вавилон меркнет по сравнению с ним!

 Лондон был гидрой, многоголовым монстром. Он был полон мятежной черни, которая могла растерзать тебя и за хорошие, и за плохие стихи, а когда балом правил Сатана, то и вообще просто так, без всякой причины. Когда волны насилия захлестывали Лондон, образованных людей вешали с пером и чернильницей на шее, а актеров – в театральных костюмах. Чернь была стихийным океаном, сносящим плотины и заливающим берег; она была диким и яростным морем, жестоким и непостоянным. У нее был один ум на всех, и того было мало. А когда толпа была в исступлении, то, кем бы ты ни был, лучше было стать невидимкой. Я на ноги тебя поставил, смута!. Иди любым путем.

– Толпа неукротима.

Школа Христа принимала их детей, больница Святого Фомы – их самих, когда они становились стары и беспомощны, больница Святого Варфоломея лечила их, Вифлеемский приют ^[88] брал на содержание, когда они теряли разум; а в долгах и безденежье они оказывались в Брайдуелле ^[89] для перевоспитания и исправления. Выйдя из своей квартиры на северном берегу, я шел в Блэкфрайерс нанять лодочника, чтобы переправиться к «Глобусу» в Саутуарке. Из Брайдуелла до меня доносились вопли проституток, которых хлестали кнутом перед тюрьмой – публичное представление для тяжело дышащих, похотливых лицемеров и словоблудов, которые при первой же возможности с радостью согрешили бы с этими же блудницами. Толпа следовала за телегой с привязанной к ней плетущейся проституткой, и кнут опускался на ее обнаженную окровавленную спину. Заплечник, руки прочь!. Они в крови. Зачем стегаешь девку? Сам подставься. Сам хочешь от нее того, за что сечешь.

– Но они продолжали сечь. Недостатка в спинах не было.

Жизнь на дне была такова, что новый урожай шлюх поспевал регулярно. Их путь вел только вниз, хотя некоторым удавалось достичь предельной и единственной в их жизни высоты – краткосрочного взлета на виселице.

– Это ты опять о Тайберне?

Дорога туда начиналась с господина Топклиффа, главы тайной полиции. В его ведении были доносчики и шпионы, а сам он был заплечных дел мастером Уолсингема. Топклифф был хранителем тюремных ключей и пыточных инструментов, а также тайн, вырванных под принуждением, исповедником священников на дыбе, хранителем их душ и гениталий, а также стражем королевской груди – роль, которой он любил хвастать перед своими жертвами на дыбе. Усмехаясь, он вливал им в ухо отраву, смело утверждая, что у него есть ключ к корсажу королевы, и он знал, как заставить раскрыться ее холодные колени и девственные бедра. Он был хранителем главной невинности в стране. Длинная рука Ричарда Топклиффа простиралась дальше, чем чья-либо, глубоко проникала внутрь королевы и в твою душу, выуживая из нее опасные тайны. А потом он препровождал тебя в Тайберн, где активно участвовал в твоем прилюдном потрошении.