Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919) - Владимир Хазан Страница 55

В брюссельской социалистической газете появилась соответствущая статья, где «Бабушка» превозносилась, о Чайковском говорилось вскользь, а секретарь Международного бюро говорил с насмешкой об этом «дедушке революции» (Фигнер 1932, III: 214).

Ср. также: Поссе 1923:135.

30. Татаров предал и другого будущего «палестинца» – Моше (Моисея Абрамовича) Новомейского (1873–1961). Новомейский в партии эсеров не состоял, но был близок к ней (псевдоним: Михаил Шергов), включая и террористическую деятельность (он был готов доставить из Сибири несколько пудов динамита). Как и Рутенберг, Новомейский провел в тюрьме несколько месяцев до амнистии 17 октября (ВТ: 148). Воспоминания Новомейского об истории с Гапоном см.: Novomeiskii 1962: 3-10.

31. Эту дату называет Горький в письме Е.П. Пешковой (около 2 сентября 1905 г.), см.: Горький 1997-(2007), V: 82.

32. Ко всему этому следует добавить еще агентурную деятельность небезызвестного «русского Рокамболя» – чиновника по особым поручениям при Департаменте полиции и профессионального авантюриста И.Ф. Манасевича-Мануйлова, который, собирая информацию, связанную с деятельностью Акаши-Циллиакуса, телеграфировал, по собственным словам, из Парижа в Петербург о груженном оружием пароходе, «но не получал надлежащих указаний» (цит. по: Приключения Мануйлова 1917:255). Игнорирование сведений, сообщаемых Манасевичем-Мануйловым, было, по всей видимости, напрямую связано с негативным отношением к нему П.И. Рачковского, занятого поиском и собиранием «компромата» против своего агента для его «разоблачения» перед начальством и удаления в отставку.

33. Петр Иванович Рачковский (1851–1910), один из столпов российской политической полиции. Родился в семье потомственного дворянина Дубоссарского уезда Херсонской губернии Ивана Петровича Рачковского и Магдалины Матвеевны (урожд. Лисовской), поляков по национальности. Версия о еврейском происхождении будущего начальника зарубежного отделения, а затем – вице-директора Департамента полиции по политической части (см.: Дудаков 1993: 229, прим. 22) документально опровергается в: Брачев 1997: 291-92, где подробно изложена его биография; об участии Рачковского в подготовке скандально знаменитой фальшивки – «Протоколов Сионских мудрецов» см.: Бурцев 1938; Кон 2000/1981: 26–55; Дудаков 1993 (по индексу имен); De Michelis 2004/1998 (по индексу имен).

34. Очевидно, предупреждения о смертельной опасности этого свидания поступали к Рачковскому из разных источников. Существует также свидетельство A.B. Герасимова о том, что это он предупредил шефа о готовящемся покушении на его жизнь:

Один из моих агентов доложил мне в наиболее существенных чертах об этом плане двойного покушения – на Рачковского и Гапона. Я позвонил Рачковскому и осведомился, насколько двинулся вперед Гапон со своей работой. Рачковский ответил: – Дело идет хорошо, все в порядке. Как раз сегодня условлена моя встреча с Гапоном и Рутенбергом в ресторане Контана. Хотите и вы придти?

– Нет, я не приду, – сказал я, – и я советую также вам не ходить. Мои агенты сообщили мне, что на вас организуется покушение.

Рачковский:

– Но… как можете вы этому верить? Прямо смешно!

– Как вам угодно будет, – сказал я.

Я повесил трубку, но какое-то внутреннее беспокойство побуждало меня еще раз позвонить Рачковскому. Его не было дома. У телефона была его жена, француженка. Со всей настойчивостью я предложил ей удержать мужа от посещения Контана. Там грозит ему несчастье. Она обещала мне. Вечером я отправил в ресторан сильный наряд полиции и чинов охраны. Они видели, что Гапон и Рутенберг вошли в отдельный кабинет ресторана, специально заказанный Рачковским. Соседний кабинет был занят каким-то подозрительным обществом. Рачковский не явился (Герасимов 1985/1934: 65-6).

35. Ошибается и исследовательница проблем взаимодействия революции и литературы, полагая, что Рутенберг должен был явиться для совершения двойного убийства Гапона и Рачковского в Департамент полиции (Петрова 1978: 241, п. 17).

36. Розанов путает ресторан Контана (наб. Мойки, 58) с рестораном Кюба (Б. Морская, 16, угол Кирпичного пер.); о встрече в последнем речь шла в записке Гапона Рутенбергу от 27 марта 1906 г., накануне его казни.

37. Заметим, между прочим, что если бы Рутенберг убил Рачковского, антисемитские силы наверняка не преминули бы воспользоваться этим для распускания слухов о том, что одного из организаторов «Союза русского народа» и вдохновителей «Протоколов Сионских мудрецов» уложила вражеская рука, и связали бы это с актом, благословленным «Сионскими мудрецами». Ведь евреи, согласно антисемитским сплетням, оказались примешаны даже к факту естественной смерти Рачковского (Кон 2000/1981: 32).

38. Относительно того, как могла быть «артикулирована» эта санкция, Л. Прайсман пишет:

Наверно, теперь трудно установить точно, что произошло на самом деле между Азефом и Рутенбергом. Видимо, Азеф дал разрешение на убийство одного Гапона, но сделал это в настолько завуалированной, скрытой форме, что нужно было очень сильно желать убить Гапона, чтобы понять этот намек. Это мог быть ленивый кивок головой, столь присущий Азефу, или брошенная в разговоре, может быть даже телефонная, фраза Азефа о том, что Рутенберг может убираться к черту <…> Так, что я полагаю, что Рутенберг до разоблачения Азефа фактически не обвинял его в том, что он разрешил убить одного Гапона, поскольку не мог привести никаких доказательств этого разрешения. Прямого распоряжения Азеф ему не давал, а кивок головой или «пошел к черту» никто бы не воспринял как разрешение на убийство (Прайсман 2001:174).

39. Историк A.B. Чудинов, ссылаясь на семейное предание, пишет об участии в казни своего прадеда Александра Игнатьевича Чудинова (1885–1923), см.: Чудинов 2000: 173-74 (здесь же его биографическая справка).

40. Правда, в следующем номере газеты (№ 10808. 17 апреля. С. 2) исчезнувшей слушательнице сельскохозяйственных курсов возвращена ее «законная» (?) фамилия Бельштейн.

41. Сам Л.Г. Дейч придерживался мнения, что Гапона можно было не убивать и совершивший этот акт Рутенберг действовал как авантюрист:

Нельзя поэтому признать, – писал он в книге «Провокаторы и террор», – что роль Рутенберга в Гапониаде безукоризненна: будучи спасителем Гапона 9-го января, он же, всего год и два месяца спустя, взялся организовать его убийство, исполняя волю гнусного провокатора Азефа. В качестве предателя Гапон ни для кого не был опасен, поэтому достаточно было опубликовать о том, что он продался полиции. Его можно было пощадить, в особенности ввиду несомненных его заслуг в январе 1905 г.

Конец Гапона вызывает к нему презрение и отвращение. Трудно помириться с мыслью, что этот столь стремительно поднявшийся на неимоверную высоту человек так быстро и низко пал. Долю вины в последнем <…> Рутенберг пожелал взвалить на «заграничную интеллигенцию», но в действительности она целиком принадлежит ему и его товарищам. Если даже судить только на основании его собственной исповеди, надо признать, что в его поведении было немало авантюризма, но он, конечно, этого совсем не замечает (Дейч 1926а: 79–80).