Россия белая, Россия красная. 1903-1927 - Алексей Мишагин-Скрыдлов Страница 55

Когда весной 1925 года я вышел из тюрьмы, мне пришлось идти в Союз творческих работников на переквалификацию, поскольку после осуждения я был вычеркнут из его списков. Тем временем приемная комиссия изменилась; не решаясь притеснять артистов, отказывающихся поддерживать НЭП, союз начинал повсюду видеть контрреволюционеров. Тем не менее я без труда прошел квалификационную комиссию.

После того как благодаря лечению у доктора Иванова голос восстановился, я стал искать работу. Но за время моего пребывания в заключении большинство залов было национализировано. Мне приходилось бороться с предубеждениями их директоров по поводу моего происхождения больше, чем прежде с позицией прессы. Большинство людей все сильнее озлоблялось против носителей громких фамилий. Наконец я разрешил ситуацию, начав сам организовывать концерты.

Чтобы я смог это сделать, моя матушка продала свое последнее украшение.

Мое рискованное предприятие принесло плоды: я заработал денег. Помимо денег я выиграл то, что познакомился с удаленными районами страны: я пел в Сибири до самого Иркутска, на Кавказе, в Туркестане. Выступал я и в Москве, ставшей столицей. Если до войны она насчитывала полтора миллиона жителей, то сейчас в ней жили четыре миллиона. В 1926 году я ненадолго заезжал в Киев, где в доме Сиренко я пережил уже известное вам приключение.

После возвращения с этих гастролей передо мной вновь открылись двери театров. Мне стали предлагать ангажементы в оперетты, комедии, костюмные пьесы. Наконец, меня заметили кинематографические студии, и я снялся в нескольких фильмах. ^[38]

В декабре 1925 года матушка получила разрешение выехать за границу. Она просила его уже давно. Режим становился все более и более суровым. Казалось, совсем близки времена, когда дворянское происхождение сделает нашу жизнь совершенно невозможной. Наша семья не могла одновременно покинуть страну. Матушка, человек пожилой, страдающий от болезни почек, должна была попытаться уехать первой. Чем меньше оставалось в России бывших дворян, тем более им затрудняли выезд. Смерть или отъезд любого из них увеличивали ценность оставшихся как заложников.

Матушке было проще уехать, чем любому из нас. Тем более что она могла представить медицинские справки, говорившие о пользе для ее здоровья пребывания на заграничных курортах. Мы с сестрой оставались, понимая, что становимся заложниками. Мы торопили матушку с отъездом, хотя и не были уверены, что в один прекрасный день сможем к ней присоединиться. Она обосновалась в Париже.

Как хорошо, что она поторопилась! Вскоре после ее отъезда Советы ужесточили меры. В январе 1926 года двадцатишестилетний сын нашей кузины, то есть мой двоюродный племянник (его фамилия Сверчков), был арестован по обвинению в участии в контрреволюционном заговоре. История этого псевдозаговора очень наглядно показывает строгости советского режима по отношению ко всем слоям общества. Вот его обстоятельства.

После убийства Николая II члены русского Мальтийского ордена остались без своего главы; однако они продолжали собираться. Поскольку корпоративный дух сохранялся, один из них, бывший паж по фамилии Остроумов, стал инициатором создания нового аристократического движения. Он собрал некоторое количество кавалеров ордена и бывших пажей. Насколько заговорщики были готовы перейти к действиям? Мне это неизвестно; хотя Остроумов приглашал и меня, я, благодаря какому-то предчувствию, а также поскольку мне приходилось зарабатывать на жизнь и, наконец, по причине моего отвращения к любым политическим акциям, отказался. Меня беспокоило, что племянник ответил на аналогичное предложение согласием. Когда список «заговорщиков» стал достаточно длинным, Остроумов, сам или через кого-то, донес на них в ГПУ.

Одна половина арестованных отправилась на Соловки, другая, в которой оказался мой несчастный родственник, – в Сибирь. Молодых людей привезли в район Нарыма, в самый северный уголок нынешней Томской области – болотистый, малообжитой район с нездоровым климатом и скудной растительностью. Это место ссылки называлось просто Нарым, поскольку большевики стремились подчеркнуть, что упразднили каторгу, и поэтому не давали обозначений подобным местам.

Что же касается Остроумова, он тоже был арестован, но только для видимости, а потом снова появился в Ленинграде. Его имущество не было конфисковано. За время недолгого следствия и суда над заговорщиками у него не отобрали даже квартиру. Предательство Остроумова, на которое он, возможно, пошел в надежде получить спокойную жизнь, принесло ему немалые выгоды. А мой родственник, по последним сведениям, полученным нами, все еще томится в советских тюрьмах.

Трудно было сохранять нейтралитет среди становившихся каждодневными проявлений советской пропаганды. При любом случае проявления за границей недовольства политикой Советов по Ленинграду ходили грандиозные демонстрации, организованные властями. На них лидеры иностранных государств в виде чучел отдавались на растерзание толпе. Транспаранты призывали избивать этих людей. Жалкие средства пропаганды; если присмотреться, они были возвращением средневековых методов или практики африканских племен. Можно заметить, что они эксплуатировали самые темные инстинкты человеческой души, суеверие и магию.

В 1926 году, когда в Англии, уже возобновившей дипломатические отношения с СССР, правительство арестовало нескольких английских коммунистов, по ленинградским улицам пронесли чучело Черчилля. На сопровождавшем его плакате значилось: «Дадим лорду в морду!»

Прохожие приближались и били лорда по голове. Тот, кто этого не делал, привлекал к себе внимание.

Моя сестра, ставшая благодаря браку иностранной подданной, сумела в мае 1926 года получить выездную визу. Она довольно легко покинула Россию вместе с мужем.

Следует ли мне уточнять в связи с этим, что даже думать не стоило уехать из страны без надлежащим образом оформленного паспорта? Раньше беглецы, нелегально перебравшиеся за границу, рисковали тем, что режим обрушит репрессии на членов их семей, оставшихся в России: их допрашивали, сажали в тюрьмы, даже расстреливали. Но когда в 1925 году соседние страны признали правительство Советов, русские, пересекшие границу без документов, согласно международным соглашениям, подлежали выдаче советским властям. Излишне говорить, что сразу после возвращения этих несчастных расстреливали.