Миссис Хемингуэй - Наоми Вуд Страница 55

Включив мазурки Шопена, она завернулась в его одеяло, вдыхая его запах – уже совсем слабый. Сидя в кресле Эрнеста, она вслушивается в сложные ритмы и фортепианные пассажи, иголка застревает в том же месте, где всегда. Это их парижская музыка. Она вновь переносит Мэри в их номер в «Ритце», куда с улицы натягивало порохом и где она отдавалась мужчине, который так страстно желал стать ее мужем. Однажды Мэри попалось на глаза интервью Марты, в нем та расписывала, как они слушали Шопена, когда самолеты бомбили Мадрид. Это ничего, что им пришлось делить эту музыку, ведь они делили и Эрнеста тоже. Эрнест был делимым по умолчанию. Рядом с ним их всегда было четверо: Хэдли, Файф, Марта и она. И из-за этого уж точно не стоило расстраиваться.

Мэри пытается раскладывать письма в хронологическом порядке. Вот послания от Гарри Куццемано, этот попрошайка вечно клянчил у него все подряд. В глубине души Мэри боится обнаружить в ворохе бумаг письма от неизвестной женщины. Вероятно, именно поэтому она и откладывала их разборку – совершенно не хотелось вдруг узнать, что Эрнест ей врал. Есть несколько писем от Адрианы, молоденькой девушки, которой Эрнест в свое время сильно увлекся и домогался несколько лет. Со стороны Адрианы Мэри никакой угрозы браку не чувствовала, ведь та была совсем девчонкой, когда вскружила Эрнесту голову. Ей нужен был старший друг, и ничего больше. А потом она исчезла из его жизни, подобно всем остальным.

На верхней полке книжного шкафа стоит маленький сейф. Ключ от него Эрнест всегда хранил в бюро, и за все это время Мэри так и не решилась открыть его. Опасалась того, что обнаружит внутри: он просил ее никогда не спрашивать о содержимом этого сейфа. Что, если там женские письма? Незнакомая женщина, рвущаяся наружу из мрака, как слепой корень, прорастающий во тьме.

Телефонный звонок заставляет ее покинуть кабинет. Добежав до кухни, Мэри тяжело дышит.

– О, Мэри, я уж думала, что не застану тебя. Чем занимаешься?

– Разбираю вещи Эрнеста. Это дело долгое.

Мэри сидит за кухонным столом, заваленным июльскими некрологами. «Нью-Йорк таймс», «Лос-Анджелес таймс» и «Геральд», местная газетенка. На первых полосах – фотография Эрнеста. Каждое утро она видит его лицо, пока варит кофе или жарит тосты, и порой приходит в бешенство: почему он не тут, почему не может позавтракать с ней вместе?

– Их так много, – это она о бумагах.

– Он хранил горы мусора, правда? Фантики от конфет, списки покупок, программы радиопередач.

– Что-то из этого нужно выбросить, просто я не могу сообразить, что именно. – Взгляд Мэри выхватывает ее фамилию в статьях на кухонном столе. «Сегодня утром в 7.30 мистер Хемингуэй нечаянно застрелился, когда чистил оружие». На следующее утро во всех некрологах написали одно и то же.

– Ты не собираешься снова вернуться к работе?

Мэри рассмеялась:

– Я шестнадцать лет не писала статей, Хэдли. Мой блокнот давно пылью зарос.

– Я просто думаю, что тебе нужно чем-то занять себя.

Мэри накручивает телефонный провод на палец, тот постепенно лиловеет. Потом она разматывает провод, и к пальцу возвращается обычный цвет. В трубке пощелкивает. Возможно, Эрнест был прав, и телефон действительно прослушивается. Но кому после нескольких месяцев, прошедших со дня его смерти, может быть интересна болтовня его первой жены и никому не нужной вдовы?

– Я и так занята.

– Как продвигается парижская книга?

Хэдли имеет в виду сборник очерков, над которыми Эрнест работал в последние несколько лет. Он начал писать их после того, как в 1956 году нашел несколько чемоданов, оставленных в «Ритце», когда он затеял побег от первого брака, чтобы создать второй. Мэри прекрасно понимала, почему Эрнест никогда не выбрасывал обрывки бумаги или наброски – он сильно обжегся на этом в молодости. Сейчас, обнаружив парижские чемоданы, он ухватился за свои старые блокноты, как за спасательный круг, и снова стал писать.

– Адвокатам прибавится работы. Там много компрометирующих историй.

– Иногда он бывал чудовищно правдив, да?

– Ну да, например, там есть великолепная зарисовка о мужском достоинстве Фицджеральда. Эрнест всячески заверяет читателя, что оно абсолютно нормального размера, но так и слышится, как он хихикает. Это просто удивительно. Прогулки по Сене, сумасшедшие автомобильные поездки с американскими друзьями, всякое такое. Куча всего про еду – какое белое вино нужно пить с устрицами, когда лучше разбивать яйцо на мясо по-татарски. Там и про тебя есть рассказ.

– Про саквояж? – В голосе Хэдли отчетливо слышится тревога.

– Нет-нет. – Мэри спешит успокоить подругу. – Очень милый рассказ. «Я пожалел, что не умер до того, как полюбил еще кого-то, кроме нее» [40], – вот что он пишет. После этого я чувствую себя запасным аэродромом. Словно бы наша с ним жизнь была всего лишь послесловием к гораздо более значительной истории.

– Ах, эти парижские дни – не обращай внимания. Эрнест боготворил их, превозносил до небес, но лишь в воспоминаниях. – Хэдли сделала паузу. – Там есть что-нибудь обо мне и Файф?

Мэри тщательно подбирает слова:

– Там много говорится о том, как она… вкралась в вашу жизнь. Вы с Эрнестом были прекрасной парой, а Файф выведена какой-то змеей в нарядах от Диора. Знаешь, я рада, что она уже не сможет этого прочитать. То, что написал он, мало похоже на то, что я знаю от тебя. Под конец жизни его порой посещали странные мысли. Он переживал из-за вещей, о которых раньше даже не упоминал.

– Он изменился в последние годы.

На это Мэри не отвечает, прекрасно понимая, к чему клонит Хэдли. И меняет тему.

– Я подумала, что мы могли бы назвать этот сборник «Праздник, который всегда с тобой». Такая фраза была в одном из его последних писем.

– Как считаешь, ему бы это понравилось? Я думаю, да. Чур, я читаю первая!

– Конечно, – отвечает Мэри. – Хэш?

– Да.

– Я хочу, чтобы он вернулся домой. – Мэри тоскливо смотрит на лицо Эрнеста в бумажном некрологе. – Я скучаю по нему.

– Я знаю.

– Это нечестно.

– Мэри. – Хэдли вздыхает.

– Что?

– Эти перемены настроения. Мания преследования, о которой ты мне рассказывала. Алкоголь. Ты что, не видишь? Выдавать это за несчастный случай.

– Но это и был несчастный случай.

– Я думаю, он был в депрессии.

– Он чувствовал себя лучше, Хэш, видела бы ты его в последний вечер. Он тогда опять стал старым добрым Эрнестом.

– Возможно, это.

– Это была ошибка, вот и все.

Хлопает входная дверь, и сердце Мэри бешено колотится. Вновь перед глазами – ошметки клетчатого домашнего халата, кровь и зубы на стене в холле. Ружье, лежащее поперек тела. Но в кухню заходит горничная, и сердце успокаивается.